Дамская комната

— Могу ли я это сделать? Вы хорошо знаете, что нет.

Языки пламени пожирали стволы в камине, а отчаяние душу Флори.

Каноник и его маленькая племянница некоторое время сидели молча. Одна боролась с собой, другой молился.

— Все заставляет бояться Гийома, — вновь заговорила молодая женщина, — все! Вы его не знаете, отец мой! Он сейчас исполнен ревности к той нежности, с которой я отношусь к этому ребенку, присутствие которого рядом со мною он принимает лишь насилуя себя… Он ревнует к любому, ко всему миру, к самой своей тени!

— Да, значит не больно-то вы счастливы! Бога ради, опомнитесь! Не позволяйте втягивать себя в эту грязь!

Тон его изменился. Полный понимания и доброты исповедник уступил место трепетному слуге божественной справедливости. Перед Флори сидел вдохновенный человек.

— Даю вам месяц, дочь моя, месяц, не больше, чтобы выбраться из этой трясины! Воспряньте! Распрямитесь! Или вы забыли, что вы свободное создание Божие?

Он, как пылающий факел, встал перед молодой женщиной, этот одновременно хрупкий и нерушимый силуэт, изможденная маска, горящая духовной любовью.

— Я приеду в Вансэй через месяц, — заговорил он. — Хочу, чтобы к этому времени вы были готовы к отпущению грехов!

— Молитесь за меня, отец мой, молитесь постоянно, если хотите увидеть меня избавленной, свободной: без помощи я ничего не смогу добиться!

После отъезда каноника Флори долго сидела подавленная, без сил. Если ее связь с каждым днем казалась ей все обременительнее, решение, которое ей предстояло принять, представлялось еще более непосильным!

С того времени, как она привела Агнес к себе, с тех пор, как у нее появился этот ребенок, которого она будет любить и о котором заботиться, беречь, с того момента, когда она почувствовала себя ответственной за эту хрупкую жизнь, ее чувства к Гийому претерпели большие изменения.

Люби она этого человека иначе, чем телесной любовью, может быть, ее нежность легко сменила бы эту страсть. Но ничего этого не было.

Визит каноника, его советы, настояния не смутили бы ее, а скорее успокоили бы и утвердили в решении, для объявления которого оставалось бы лишь желать подходящего случая, не поселись в ней страх.

Один месяц! За это короткое время ей предстояло найти в себе мужество, достаточное для того, чтобы начать, осуществить и завершить маневр, трудности которого заранее казались ей непреодолимыми! Как к этому приступить?

— Флори, Флори, посмотрите, посмотрите!

Вошедшая в комнату Агнес бросилась к молодой женщине и положила ей на колени два неудачно сорванных и чуть помятых цветка желтого крокуса.

— Спасибо, милая. Они такие красивые! Я поставлю их в серебряную вазу с водой, чтобы они простояли как можно дольше.

Флори наклонилась, поцеловала пухлые щеки, упругие и мягкие, прозрачные, как лепестки цветка. Теплый весенний запах покрытой пушком кожи ребенка воспринимался как сама невинность, как росток жизни, как вся свежесть мира.

— От вас пахнет свежим воздухом и солнцем, словно от цветка, да вы и есть цветочек, Агнес!

Вошла Сюзанна.

— Становится холоднее. Думаю, пора вернуться в дом.

— Малышка хорошо погуляла?

— Очень! Мы поиграли в плодовом саду, собирали камешки на винограднике, я рассказывала ей всякие истории, а под конец напекли пирожков из привезенного с Луары песка, которым вы велели подсыпать каштаны.

— И собирали крокусы! — добавила Агнес.

— Она увидела их раньше, чем я, и ей захотелось принести их вам.

Взобравшись на колени молодой женщины, девочка играла золотым крестиком на шее Флори.

— Не хочешь ли ты поесть, милая?

— Хочу. Я хочу пирожного.

— Говорят не «хочу», а «я хотела бы», мадемуазель.

— Я хотела бы пирожных!

Флори прижала ребенка к груди. Хотя ее собственный сын умер, и отчасти по ее вине, ей было дано вновь вкусить таких сладких радостей материнства. Она ценила значение этой милости и старалась ее беречь. Даже если для этого ей предстояло пожертвовать связью, от которой она стала уставать, вступить в борьбу с отчаянием человека, на здравый смысл которого она не могла рассчитывать и поэтому его боялась. Смелее! Агнес должна ей помочь!

Целуя завитки волос на крошечном затылке, Флори повторяла себе, что эта встреча в Гран-Моне была дарована ей Богом, что Агнес выбрана посредником для водворения любви к Господу под крышу этого дома, где глумились над Его заповедями…

— Сюзанна, принеси, пожалуйста, бисквиты, они в большом глиняном горшке, что стоит на ларе в кухне. Их очень любит Агнес. Да не забудь и кувшинчик с миндальным молоком.

Заботы о своей подопечной были для нее радостью, примирением с самой собою. Разве могла бы она теперь без нее обойтись?

По утрам она уходила к сиротам в приют, а все послеполуденное время отдавала той, которую стала считать своей дочерью, с которой связывала все ожидания, печали, надежды и потребности, которых не знала вот уже семь лет. Она теперь возлагала на этого ребенка, ставшего центром ее жизни, больше надежд, чем на отношения с Гийомом. Никто не мог противостоять этому. Оставалось лишь примирить любовника с тем, что она хочет его оставить.