Дамская визжаль

дед не смыкает глаз

* * *

полупустое кафе…

стул подгибает украдкой

уставшую ножку

* * *

утро после зарплаты…

опохмеляется пятачком

свинья-копилка

* * *

так долго

смотрю на тебя…

от цветного горошка

на блузке твоей

сладко во рту

* * *

Вечерняя зорька…

Чайка кричит: мужи-и-к!

Угости червячком!

* * *

О, ненасытная!

Уже наш старый диван

Устал скрипеть!

* * *

боясь высоты

твоих ног бесконечных,

хватаюсь за что попало…

* * *

вечереет…

бык с пастухом матерится лениво,

не желая идти домой

* * *

долгий поцелуй…

ворон у края скамейки

каркнул в кулак

* * *

Рыбалка в разгаре!

Уже и наживку

С трудом отличу от закуски.

* * *

А спорим: нет места

Для камня за пазухой

У той полногрудой девчонки?

* * *

с утра на рыбалке…

с каждым часом крупнее рыба,

что сорвалась с крючка

* * *

заброшенный пруд…

наяда отбитой рукой

тщится прикрыть наготу

* * *

Зимний, предутренний сон…

Сгребает лопатой дворник

Яхту, блондинку в бикини;

Отступает волна, и на берег

Вылезают жена и будильник

И истошно звенят, звенят…

На этом месте я заснул…

Известно, что книги притягивают тишину. Чем книг больше — тем тишина глубже. Только подумай какую-нибудь ерунду дома или на работе — немедля тебя призовут к ответу, а в библиотеке можно думать даже самые громкие и самые крамольные мысли. Даже если тебя там найдут — всегда можно будет сказать… Да никто не найдет. Кому теперь в здравом уме и твердой памяти придет в голову фантазия искать человека в библиотеке…

В московском музее книги, на четвертом этаже Российской государственной библиотеки, такая тишина и такое безлюдье, что слышно, как экспонаты на полках и в витринах возмущаются любовным романом Барбары Картрайт или Сидни Шелдона, который читает музейная старушка, сидящая за огромным дубовым столом с зеленой лампой. Экспонаты можно понять…

История книг представлена в музее с самого их рождения и даже с еще более раннего, можно сказать, внутриутробного периода развития. От тех древних времен дошло к нам медное, украшенное головой древнеегипетского сокола Гора зубило, которым Тутмос Третий подписывал то ли мир с хеттами, то ли счет из мемфисского ресторана «Жареный Апис».

А вот настоящая чернильница Лютера — та самая, которой он запустил в искушавшего его Сатану… Тут, конечно, читатель мне справедливо укажет на то, что настоящая лютеровская чернильница, да и сам Сатана, находятся в Германии, а у нас их нет и быть не может. Ну, да. Так оно и есть. Так ведь сначала-то думали, что эта чернильница и есть настоящая. По крайней мере, к нам, в Россию, ее привез и продал как настоящую в собрание редкостей графа Строганова какой-то обнищавший немецкий курфюрст или отставной штангенциркуль за огромные деньги. И лежала она себе в Строгановском собрании, а потом в музее как самая настоящая чуть ли не полторы сотни лет. Только в конце двадцатого века, с использованием новейшего радиоуглеродного метода ученые выяснили, что насекомое, присохшее ко дну чернильницы, вовсе не пруссак, а обычная крепостная муха князя Голицына, каковых в собраниях наших музеев наберется не один десяток. Об этом открытии была написана большая статья в четвертом номере академического журнала «Вопросы буквоедения» и даже защищена кандидатская диссертация.

Рядом с чернильницей лежит удивительная, существующая в единственном экземпляре книга — та самая, которая пролежала в кабинете Манилова два года и которую он никак не мог прочесть. И никто не может. Ведь у Николая Васильевича написана «какая-то книга» и все. Сколько исследователей объявляло о том, что они-то уж точно прочтут ее — ан нет. И ведь что удивительно — и буквы есть, и слова из них можно сложить, но что написано… сам черт не разберет. Приглашали в музей для консультаций самого крупного нашего специалиста по Гоголю, но и тот только руками развел. Даже ус один от досады так обкусал, что чуть им не подавился. Так и ушел, не взяв ни копейки за консультацию. Отказался даже от рюмки водки, предложенной ему милиционером-охранником не в том смысле, а чтоб хоть как-то утешить человека.