Дамский мастер

- С другой стороны, вы сами можете понять, что я еще не готов, чтобы расписаться, - ни по возрасту, ни экономически. Мне еще нужно сдавать за десятилетку, не говоря уже об институте, а площадью я не обеспечен. Если бы у нее была площадь, я мог бы этим заинтересоваться, а то у нее одна комната, и там же мать и сестра.

- Виталий, как вы можете? Это ужасно, что вы говорите. Ставить такой вопрос в зависимость от площади... Как это цинично, неужели вы не понимаете?

Он поглядел на меня с таким искренним недоумением, что мне стало совестно.

- Для меня вопрос площади имеет огромное значение. Если я когда-либо женюсь, то только так, чтобы у меня и моей жены были приличные квартирные условия. Куда я ее приведу? В свой угол? Это несолидно. К тому же я имею к моей жене главное требование: чтобы она не мешала мне двигаться, а, наоборот, помогала. Я, например, много времени трачу на приготовление пищи: завтрак, обед и ужин, это все вычитывается из моего личного времени. Вполне может случиться, что я женюсь, а она меня будет тянуть в своем развитии.

- Ох, Виталий! Что вы только говорите! Разве это важно?

- А что важно?

- Важно одно: любите вы ее или нет.

Виталий задумался.

- Возможно, что и люблю. Я ведь еще молод и сам не знаю, люблю ее или нет.

Он занялся моей головой и замолчал. Я тоже молчала.

- Марья Владимировна, я хочу задать вам один вопрос. Можно?

- Разумеется.

- Марья Владимировна, я вас очень высоко ставлю по развитию, совершенно серьезно, и даже уважаю больше, чем родную мачеху... У вас, конечно, большой опыт. Я вас хотел спросить: по какому это признаку можно узнать, любишь человека или нет?

Вот так вопрос! Придется отвечать. Я подумала.

- Вы мне задали трудный вопрос, но я постараюсь на него ответить. По-моему, главный признак - это постоянное ощущение присутствия. Ее нет с вами, а все-таки она тут. Приходите вечером домой, открываете дверь, комната пустая - а она тут. Просыпаетесь утром - она тут. Приходите на работу - она тут. Открываете шкаф, берете инструменты - она тут.

- Это я понимаю, - сказал Виталий.

- Ну вот и хорошо.

Снова помолчали, на этот раз - подольше, и наконец он заговорил:

- Марья Владимировна, вы мне очень понятно рассказали признаки, и теперь я вполне уяснил, что в таком понимании я Галю не люблю.

- Ну как, поговорили? - встретила меня Галя.

- Поговорила.

Тут бы Гале спросить: ну как? Но она спрашивать не стала - и так все поняла. Чуткая девочка моя Галя!

Эх, горе женское! И всегда-то одинаковое, и ничем ему не помочь...

13

В середине зимы заболел и умер Моисей Борисович, и кресло рядом с Виталием опустело. Жалко: хороший был старик... Некоторое время продолжали еще его спрашивать по телефону - наверное, те красивые старухи с голубыми волосами, - а потом и эта ниточка оборвалась, и о старом мастере все забыли.

А к весне над соседним креслом появилась новая фигура - женщина-мастер по имени Люба. Крупная, тяжелая, как битюг, с вытравленными перекисью нахальными волосами. Она сразу невзлюбила Виталия - еще бы! Никто не хотел к ней - все к нему. Когда Виталий работал, она с показным равнодушием обтачивала пилкой свои ярко-лиловые ногти и пела: тирли-тирли. Иногда подходила к ожидающим и как бы невзначай бросала:

- Обслужимся, девочки? Э?

- Нет, мы уж подождем.

Ей доставались большей частью "перворазницы" - деревенские женщины с белыми морщинами на коричневых лицах, которые застенчиво вынимали из волос цветной пластмассовый гребень и спрашивали: "А на шесть месяцев у вас делают?.." Люба обслуживала их брезгливо, червяком поджав ядовито-красные губы.

Меня она тоже невзлюбила. Я, например, всегда с ней здоровалась, а она не отвечала. Как-то раз я задержалась, переводя Виталию английский журнал, и слышала, как она сказала кассирше:

- У самой дети взрослые, скоро внуки, а она - с мальчишкой. И думает, что интересная: фы-фы, а никакой интересности нет, одна полнота.

А Виталий начинал нервничать, все чаще обходился невежливо с осаждавшими его дамами, говорил: "Я один, вас много..."

И вот однажды, придя в парикмахерскую, я застала его плачущим. Если можно плакать сухо, то он именно это и делал. Он судорожно прибирал у себя на столе и плакал беззвучно и зло, хлопая ресницами. Эх, дети: тогда одна, теперь другой. Я подошла.

- Марья Владимировна, вы меня извините, я вас не могу обслужить.

- Что случилось, Виталий?

- Ничего особого не случилось, только я должен сейчас уйти домой.

- Ну, что же все-таки с вами? Не отпущу вас, пока не скажете.

- Я должен был это предвидеть.

- Что предвидеть? Ну-ка сядьте, Виталий, и расскажите мне все как есть.

Он сел:

- Марья Владимировна, я так и знал, что они не дадут мне спокойно работать.

- Кто "они"? Люба?