Дамский мастер

...А еще хорошо бы, может быть, и в самом деле пойти замуж, выкинуть такое коленце, за старого друга, друга молодости, и уехать к нему в Евпаторию. Он всю жизнь меня любил, любит и сейчас, знаю. Теперь уже старенький - на сколько же лет старше меня? На десять? Как это говорится: старый - это тот, кто старше меня на десять лет. Ну что ж? Взять выйти замуж и уехать. Пусть они наконец-то привыкнут сами о себе думать. А работа? Ну, найду что-нибудь полегче. А то и вовсе поживу без работы. Буду в море купаться, в садике цветы посажу, кур заведу... А что? Стирать буду, белье вешать, голубое от синьки, на солнечном каменистом дворе... Руки мыльные, волосы взмокнут, растреплются, отведу их с лица локтем... А тут он подойдет, по плечу погладит: "Устала, родная моя? Отдохни, голубчик". "Нет, я еще ничего". Чепуха, бред.

- Кто желает обслуживаться? - раздался резкий мальчишеский голос.

Я очнулась.

Рядом с очередью стоял паренек, лет восемнадцати, с хохолком на макушке. Весь какой-то не то чтобы просто тощий, а узкий: узкое бледное лицо, тонкие, до острых локтей голые руки, и на бледном диковатом лице горящие темные глаза. Не то олененок, не то волчонок.

- Кто здесь желает обслуживаться? - повторил он. На очередь он глядел презрительно, словно не он их, а они его должны были обслуживать.

- Я хочу...

- И я хочу...

- И я...

- Я первая сказала!

- Нет, я!

Очередь снова загудела.

- Между прочим, обязан предупредить вас, - сказал паренек, - я еще не мастер, а только стажер и вполне могу вас изуродовать.

Женщины примолкли.

- Нет уж, мы лучше здесь, чин чинарем, - вздохнула пожилая.

Я решилась:

- Давайте уродуйте.

Паренек быстро рассмеялся. Было что-то диковатое не только в глазах его, но и в улыбке. Зубы острые, ярко-белые.

- Это вы хорошо сказали: уродуйте. Я, со своей стороны, постараюсь вас не изуродовать. Пройдемте.

Он провел меня не в зал, а в какую-то заднюю каморку. Два мастера, не в белых уже, а в черных халатах, колдовали над двумя женскими головами, откинутыми назад, в помятые жестяные тазы. Один бритвенной кисточкой накладывал краску, другой разглядывал на свет зеленую жидкость в мензурке. Неужто в зеленый тоже красят?

Пахло здесь как-то по-другому, душно и тускло. У двери два узкобрючных подозрительных шкота с косо срезанными бачками вели пониженными голосами странную беседу: "Тридцать "лонды" плюс пятьдесят фиксажа". Пахло спекуляцией.

- Не стесняйтесь, - сказал паренек, - я вас за той перегородкой обслужу.

Шаткая голубая перегородка покачивалась, словно дышала. На стене в золотой паршивой рамочке висела грамота: "Передовому предприятию".

Я села в кресло.

- Выньте шпильки, - приказал паренек.

Я вынула.

Он приподнял прядь волос, пощупал, пропустил сквозь пальцы, взял другую.

- Волос посечен, - сказал он. - Результат самозакрутки. Какую операцию желаете?

- Остричь... И шестимесячную, если можно.

- Все можно. Можно и шестимесячную. Только предупреждаю, для теперешнего времени эта завивка несовременна. Со своей стороны, могу вам предложить химию.

- То есть химическую завивку?

- Именно. Самый современный вид прически. Имейте в виду, за рубежом совсем прекратили шестимесячную, целиком перешли на химию.

- Чем же эта химия отличается от шестимесячной?

- Небо и земля. Шестимесячная - это баран. Может быть, кому-нибудь и правится баран, по я лично против барана. Химия дает более интересную линию прически, как будто она раскидана ветром.

Мне вдруг захотелось, чтобы у меня прическа была раскидана ветром.

- Валяйте свою химию, - сказала я. - А долго это?

- Часа четыре, не меньше. Если халтурно, то можно сделать и за два часа, но я не привык работать халтурно.

- Что же это - до одиннадцати?

- Если не до полдвенадцатого.

...Эх, Коля и Костя там без обеда... Догадаются ли дурни что-нибудь купить себе? Ничего, пусть привыкают.

- Ладно, делайте.

- А вы не беспокойтесь, - вдруг сказал парень, - я по своей квалификации не ниже мастера, если не выше. Мне сейчас выгоднее быть стажером, чем мастером. План не требуют, и ответственности меньше. Я могу свободно экспериментировать, если кто предоставит свою голову.

- А я и не беспокоюсь, - ответила я. - Было бы о чем. Подумаешь, красоту какую погубите.

Он опять рассмеялся по-своему, быстро показав зубы.

- Это вы интересно сказали. Подумаешь, красоту какую. Это верно.

Ну что ж, сама напросилась.

- А как вас зовут? - спросила я.

- Виталик.

- Терпеть не могу таких имен: Валерик, Виталик, Владик, Алик... Только и слышишь: ик, ик, ик... Это заикание, по-моему, ужасно не свойственно русскому языку.

- Как вы сказали? Не свойственно русскому языку? В каком смысле?

- Раньше таких окончаний не было, они теперь развелись. Что-то в них сентиментальное, сюсюкающее. Представьте себе, например, героев "Войны и мира": Николай Ростов, Андрей Болконский, Пьер Безухов. Вообразите, если бы их звали: Колик, Андрик, Льерик...

Он опять засмеялся.

- Интересно. Значит, нельзя говорить Виталик?

- Не то что нельзя, а лучше не надо.

- А как же меня звать?

- Просто Виталий. Хорошее, звучное имя. "Виталий" - значит "жизненный".

- Позвольте, я запишу.