Дамское счастье

Он опять стоял на своем излюбленном посту, на втором этаже, у перил лестницы и смеялся, как победитель, глядя на раскинувшийся перед ним океан растерзанных материй. Его утренние тревоги, минуты непростительной слабости, о которых никто никогда не узнает, вызывали в нем потребность шумного торжества. Сражение окончательно выиграно, мелкая торговля квартала разбита наголову, барон Гартман с его миллионами и земельными участками побежден. И, глядя на кассиров, которые, склонившись над ведомостями, складывали длинные колонки цифр, слушая легкое позвякивание золота, падавшего из их рук в медные чашки, он уже видел, как «Дамское счастье» безгранично разрослось, расширило свои залы и простерло галереи до самой улицы 10-го Декабря.

— Теперь вы убедились, что магазин слишком мал? — продолжал он. — Можно было бы продать вдвое больше…

Бурдонкль смирился; впрочем, он был очень рад, что его опасения не оправдались. Но внезапно они оба сразу стали серьезными. Каждый вечер Ломм, главный кассир продажи, собирал у себя выручку всех касс; подсчитав общую сумму, он насаживал на железное острие листок с дневным отчетом; затем нес всю выручку наверх в центральную кассу, — в портфеле и в мешочках, в зависимости от характера наличности. В этот день преобладала звонкая монета; он медленно поднимался по лестнице, неся три огромных мешка. Правая рука у него была ампутирована по локоть, поэтому он прижимал мешки к груди левой рукой, поддерживая их подбородком. Издали было слышно его тяжелое дыхание; нагруженный и величественный, он проходил мимо исполненных почтения служащих.

— Сколько, Ломм? — спросил Муре.

Кассир ответил:

— Восемьдесят тысяч семьсот сорок два франка десять сантимов!

По «Дамскому счастью» пронеслось радостное возбуждение. Цифра побежала по магазину. Это была самая высокая сумма, какую когда-либо удавалось выручить за один день магазину новинок.

Вечером, когда Дениза поднималась наверх, чтобы лечь спать, она вынуждена была опираться о стенку узкого коридора, проходившего под цинковой крышей. Едва закрыв дверь своей каморки, она бросилась на кровать, до того у нее болели ноги. Она долго смотрела тупым взором на туалетный столик, на шкаф, на все убожество меблированной комнаты. Итак, ей суждено жить здесь, а первый ее день оказался таким ужасным, таким бесконечным! Ни за что не хватит у нее храбрости начать такой день сызнова. Потом она заметила, что на ней шелковое платье; эта форма тяготила ее. Она решила распаковать свой сундук и вдруг почувствовала ребяческое желание снова надеть старое шерстяное платьице, висевшее на спинке стула.

Но когда она оделась в свое бедное платье, глубокое волнение стеснило ей грудь; рыдания, сдерживаемые с утра, внезапно прорвались потоком горючих слез. Она упала на кровать и, вспомнив о братьях, зарыдала; она рыдала, не унимаясь; у нее не хватало сил раздеться, так она опьянела от усталости и горя.

V

 На следующий день, не успела Дениза спуститься в отдел, как г-жа Орели сухо сказала ей:

— Мадемуазель, вас требуют в дирекцию.

Девушка застала Муре одного в большом кабинете, обтянутом зеленым репсом. Он вспомнил о «Растрепе», как прозвал ее Бурдонкль; хотя Муре обычно и презирал роль жандарма, ему пришло в голову вызвать Денизу, чтобы немножко побранить ее, если она снова будет одета, как провинциалка. Вчера он обернул этот разговор в шутку, но его самолюбие было задето замечанием г-жи Дефорж, посмеявшейся над внешним видом его продавщицы. И сейчас в нем оставалось смутное чувство, в котором смешивались симпатия и гнев.

— Мадемуазель, — начал он, — мы приняли вас из уважения к вашему дяде, и не следует ставить нас в печальную необходимость…

И умолк. Дениза, серьезная, бледная, стояла выпрямившись против него, по другую сторону конторки. Шелковое платье теперь уже не было ей велико — оно красиво облегало ее изящную талию, подчеркивая чистые линии девственных плеч; правда, волосы ее, заплетенные в толстые косы, по-прежнему непокорно торчали во все стороны, но она по крайней мере сделала все возможное, чтобы их укротить. Заснув одетой, с полными слез глазами, девушка проснулась в четвертом часу и устыдилась этого припадка чувствительности. Она немедленно принялась переделывать платье и провела целый час перед зеркальцем, расчесывая волосы, — хотя, несмотря на все старания, ей так и не удалось справиться с ними.

— Ну, слава богу! — сказал Муре. — Сегодня у вас вид поприличнее… Только вот эти дьявольские вихры!

Он встал, подошел к ней и поправил прическу тем же фамильярным жестом, что и г-жа Орели накануне.

— Спрячьте-ка это за ухо — вот так… Шиньон у вас слишком высок.