Дань для Хана

Меня потряхивало от похоти: грудь стала чувствительной, между ног нестерпимо подсасывало, и там было так влажно, что я качнулась, мечтая заполнить пустоту в себе… вышло не специально. Тело само реагировало на мужика и тянулось, вымаливая ласки, даже если она будет через боль.

— Ты исчадие ада! — сквозь зубы процедил Хан, его горячее дыхание коснулось лица.

Я кивнула, согласная на всё, ещё и ногами обвив Хана, уже подрагивая от того, как он близко. Я бы прокляла себя за такую развратность, за слабость перед этим мужиком! Перед врагом и его влиянию на неопытную меня, но в тот момент была такая же жертва химии, как и он…

— В этом вы с сыном тоже разные! — обронила чуть слышно, впитывая каждый миг нашей близости и пытаясь сообразить, что делать и как выкручиваться дальше. — Вот и представь, как мы с ним будем вместе… в его постели… — на секунду умолкла, потому что пальцы на глотке уже почти лишали меня сознания, а рука, сжимающая мою несчастную ягодицу, грозила оставить на ней пожизненный оттиск.

— Он у тебя тихий, спокойный… — едва цеплялась за реальность. — Не любит дерзости. Не выносит отказа. Отпора и сопротивления. Он не насильник, как ты… — хмыкнула натужно, чёрные кляксы перед глазами смаргивая. — Даже боюсь представить, кто ему даст… — а потом меня переклинило, как щелчок в башке — и я утону во мраке глаза Хана, склоняющегося ко мне. Так близко, что его гневное дыхание от жадности ртом хватала, и губы его чувствовала на своих, как никогда мечтая о поцелуе, ведь горела в адском огне.

— Если только трупы…

Хан утробно рыкнул, и в следующую секунду меня, точно тряпичную куклу, сдёрнули со стола. Я туго соображала, что происходило, а обзор снова поменялся. Ориентиры сдвинулись, а меня крутанули лицом к столу и грубо прогнули…



Глава 17

POV Даниила/Дань

Придушил он меня умело и одурманивающе. Я, как вялая рыба, выброшенная на берег и уже подыхающая без воды. Головой мотала, ногами и задом взбрыкивала, слушая гулкое эхо в башке и пытаясь сообразить, что же происходит?!

Нет, смутно понимала, что границу всё же переступила. Нарвалась, спровоцировала и сейчас заслуженно огребала. Только близость с этим Зверем меня тоже делала ненормальной: сбивала с толку, волновала и отупляла. Меня лихорадило от страха и возбуждения.

Так что мы оба — в равных неравных условиях!

— А ну пусти! — рьяней боднула задом, намереваясь обернуться, да Хан меня рукой в спину по столу распластал, не позволяя подняться. Яростно пыхтел, судя по звукам… справляясь с ремнём?!

Лишь когда он с гулким вжиком покинул шлёвки, сознание прояснилось. Аж ослепило от ужаса.

Ох ты ж?! Сейчас меня поимеют! Напросилась! Нарвалась! Теперь Хану похрену до моих отмазок: на возраст, школу, девственность…

Допекла мужика.

Отымеет по полной. Мои слёзы его не остановят, а псы, верные ему, не прибегут на помощь, хоть глотку сорви.

Лежала, прогнутая на стол, руками истерично шлёпала, пытаясь ухватить что-нибудь для защиты, но ладони лишь по пустоте лупили. Отчаянье накатывало всё сильнее, Хан за спиной уже жаром гнева меня палил. И тогда я взбрыкнула, не желая оказаться под насильником послушной и тихой жертвой. Если уж нарвалась на грубость — буду воевать за себя и дальше. До последнего!

— Пусти! Урод! — просипела, потому что горло резало от сухости. — Маньяк! Извращенец! — вопила-хрипела, извиваясь точно змея, но из крепкого хвата освободиться не получалось. — Пусти! — взвизгнула истеричней, когда он без нежности, дёрнул меня к себе, прокатив по столу, а мой зад к себе ближе подгоняя, а потом рывком за волосы прогнул:

— Отпущу. Только урок преподам. Если первый не усвоила, дам другой! — рычал зверем на ухо, а я уже ослепла от откровенных картинок, что застыли перед глазами. Как его член в мою промежность упирается. Грубо врывается. Как боль меня пронзает. Как воплю, кровью истекая, а маньяк долбиться в меня, разрывая всё сильнее.

Слёзы отчаянья и ярости побежали по щекам, я прикусила губу, дав себе клятву не проронить ни слова. Насилие — не смерть! Потом… оклемаюсь и убью тварь! За то, что осквернил меня. Что мои девичьи надежды разрушил. Что обвинил невиновную, казнил, не слушая доводов!

Затаилась, натянутая как струна, уже ощущая, что меня вот-вот… Но стон всё же сорвался — сдавленный, шокированный, глухой, проглоченный аккурат с хлестким шлепком ремня по моему заду. Это было неожиданно и обжигающе неприятно. Так неприятно, что слёзы брызнули против воли. Я губу закусила сильнее, чтобы одна боль перекрыла другую.

И так удар за ударом, шлепком за шлепком, но с каждым всё острее и ярче. Всё резче и ядовитей меня кусала «змея». Кожа пылала, а ремень оставлял своим жалом всё новые очаги возгорания.

Меня встряхивало от каждого шлепка. Я продолжала глотать всхлипы и стоны, а во рту сладость. От звона в ушах глохла. И сердце чуть не выпрыгивало в ожидании следующего удара, и вместе с ним отбивало яростный громкий дробный стук в груди.

Порка — унижение хуже не придумаешь…