Дань псам. Том 1

Когда владение мечом посредственное, требуется нечто еще. Ярость. Беда в том, что ярость разрушает собственный сосуд, заставляет хрупкую глину трескаться, ищет слабые места – обычно там, где проходит склейка. Починить его нельзя, нет такого клея, который бы скрепил осколки и удержал их вместе.

Нимандр думал о глиняных сосудах. Амфоры в сетчатой оплетке бряцали о борта повозки, неся внутри себя про́клятый нектар – порождение ярости, возможно, не столь отличающейся от той, что струилась по жилам Нимандра в бою. Ярость схватки еще называют даром богов – так, по крайней мере, говорил малазанский морпех Смрад, когда спускался в трюм адъюнктского флагмана, где держали тисте анди. С собой у него неизменно был кувшин с ромом.

Поначалу Нимандру, как и другим его сородичам, претило общество малазанца, но тот был настойчив, словно сапер, делающий подкоп. Ром согревал горло, развязывал язык, и вскоре ворота всех укреплений и бастионов оказались распахнуты настежь.

Ром распалил огонь в сознании у Нимандра, и к негостеприимному очагу начали сползаться призрачные воспоминания. Давным-давно он жил в замке своего детства, который охранял Отец – все его так звали. К подъездным воротам вела мощеная дорога, зажатая между заснеженными вершинами, с серых гор задувал ветер. В недолговечном жилище, будто крысы, сновали туда-сюда с полсотни детей, а по коридорам с божественным безразличием бродил Аномандр Рейк.

А что было раньше? Куда подевались все матери? Никаких воспоминаний об этом не осталось.

Еще был жрец – старинный соратник Сына Тьмы. Он отвечал за то, чтобы выводок был сыт, здоров и одет. В его взгляде постоянно читалась тоска: без сомнения, он знал, какое будущее ждет детей, – задолго до них самих. И это знание удерживало его от излишней теплоты и привязанности – он вел себя с ними как ледяной великан, но, несмотря на свою суровость, никогда и ни за что не причинил бы им зла.

Почуяв вольницу, дети часто ей злоупотребляли. О как они издевались над несчастным стариком! Подкладывали ему на пути горшочки и визжали от восторга, когда те разлетались в стороны и разбивались о стены или, еще лучше, когда жрец спотыкался, падал и, морщась, потирал ушибленные места.

Пламя безжалостно выхватывало из памяти самые отвратительные образы.

Смрад вяло и как будто безучастно вытягивал из Нимандра и его сородичей эти рассказы. Сначала о замке, укрытом высоко в неприступных горах, потом о неожиданном прибытии туда пожилого, согбенного тисте анди, который оказался ни много ни мало братом самого Рейка. О спорах, звучавших в отцовских покоях. Перемежаясь ледяным молчанием, оттуда доносились взаимные упреки за принятые и непринятые решения, нравственные преступления, но причин ссоры не понимал никто.

Спустя много дней под покровом ночи был заключен мир. Отец вышел к детям и объявил, что Андарист забирает их с собой. На теплый остров с песчаными пляжами и прозрачной водой, где деревья ломятся от плодов. И за всем этим со стороны наблюдал Коннест Силанн. По его лицу было видно, что старик в высшей степени расчувствовался: никаких больше горшков под ногами, никаких издевательских кричалок и разбегающихся мелких проказников (хотя Коннест никогда не преследовал их, ни разу не поднимал на них руку, даже голоса не повышал; он лишь служил мишенью для непослушания, которое они не смели выразить отцу). У жреца была работа, и он стоически ее выполнял, а теперь он не мог сдержать слез, видя, как детей собирают в кучу и как открывается Путь, ведущий в незнакомый и загадочный новый мир, где возможно все.

Андарист повел их за собой.

Им предстояло научиться многим вещам. Научиться держать в руках оружие.

Андарист был строгим учителем и насмешек не терпел: это стало ясно, когда он одной оплеухой отшвырнул Клещика – не иначе как за вскользь брошенную тем шуточку.

Игры кончились. Мир вдруг стал взрослым и серьезным.

Постепенно они полюбили старика. Как оказалось, слишком сильно, ведь если Аномандру было вполне под силу держать ужасы взросления и окружающего мира на расстоянии, то Андарист с этим не справлялся.

Из детей получаются идеальные воины – идеальные убийцы. Они не ведают опасности. Не боятся смерти. Они испытывают радость от уничтожения, даже если при этом лишают кого-то жизни. Они понимают, зачем нужно оружие и какую силу оно дает.

Когда ребенок от скуки берет в руку палку, все окрестные звери разбегаются: они понимают, что может случиться – и случится – дальше. Посмотри, как он жадно водит глазами по земле и давит палкой насекомых, срубает ей цветы, сеет хаос. Дай ему вместо палки меч. Объясни, что перед ним враги, а значит, совестью можно не мучиться.

И пусти его убивать.