О Даруджистан, несметна слава твоя! Кто скажет, что одно деяние не вершит судьбы многих? Вот бежит малец с полной охапкой овощей, со стороны ограбленного лотка ему вдогонку несутся крики, стражник, стоящий в тридцати шагах, оценивает, насколько малы его шансы догнать беспризорника. Скажете, незначительно? Чепуха! Голодные рты будут накормлены, глаза добытчика будут светиться от гордости. Торговка выручит чуть меньше монет, ну и ничего страшного. И так почти все доходы уходили на то, чтобы в бокале у мужа не переводилась выпивка – пусть помучается жаждой, ему полезно! От рождения слабый сердцем стражник переживет погоню по людному рынку, поэтому протянет еще несколько недель, а там подойдет к концу двадцатилетняя служба, и жена с детьми получат солидную пенсию. Конечно же, его ждет последний поцелуй, обещающий море преданности и прочего.
Женщина-гончар отдыхает в домике за своей мастерской. Ее руки запачканы глиной, а она думает о годах, за которые жизнь совершила крутой поворот. Каждый нажим пальцем оставляет борозду на гладкой поверхности, меняя одновременно прошлое и будущее. Случайность это или так задумано? Намерение помогает проложить маршрут, десятки лет опыта позволяют предугадать, как разойдутся вверх и вниз волны от него, но можно ли действительно предугадать исход?
Нет, конечно же, ни о чем подобном она не думала. Судорога в левом запястье убила всякие мысли, кроме мыслей о том, отчего вдруг свело мышцы, какие травы заварить, чтобы унять боль… И разве можно назвать эти заботы незначительными?
А вот еще девочка, что глядит в печальные глаза волу, стоящему в упряжке у «Женских прелестей тетушки Корб», куда уже с колокол назад ушла ее мама. Конечно же, мама проводит там время с дядей Дорутом («только никому не говори!»), и с ним явно веселее, чем с волом, который умеет лишь реветь. Животное в ответ глядело влажными и претемными глазищами, и если проникнуть в мысли обоих, станет ясно, что вол думает только о том, как тяжела упряжка, а телега еще тяжелее, и как было бы приятно лечь и отдохнуть. Девочка же думает только о говяжьем рагу – словом, перед нами не малолетний философ. Впрочем, пройдут годы, и у нее самой будет свой «дядя», о котором нельзя никому говорить, и всё те же плоды брака с надоедливыми косточками, что и у матушки.
Ах да, а солнце-то уже высоко и заливает радостным светом достославный город, словно благословляя все значительные дела. Как же вдруг захотелось, аж руки чешутся, стащить пылающий шар с неба и запихнуть его прочь – прочь! – во тьму с ее всепоглощающей чернотой, где происходят вещи столь значительные, что от них прокатывается дрожь от небес до самых – ну или почти до самых – корней земли.
Так поди же прочь, требует пузатый коротышка, ибо это его рассказ, и он хочет, чтобы ему были свидетели. Приближается ночь прибытий, а с нею и деяния прибывших! Да не будет забыто ничто значительное, да не будет незначительное мниться таковым, а если кто вдруг так подумает, то пускай вспомнит про мелкого воришку, торговку и стражника, про женщину-гончара, девочку с волом и про дядю Дорута, уткнувшегося лицом между ног чужой жены. Пускай задумается о том, как они все кончат (простите!) грядущий день.