Дань саламандре

Голос у него был ничего, терпимый, но зенки выглядели невыносимо глупыми (каковыми они бывают даже у неглупых людей, когда те напускают на себя экстра-значимости). Кроме того, Юбкарь, опираясь на вынесенные, видимо, из Закарпска-Закарпатского эстетические установки, считал необходимым поочередно изображать все те чувства, которые, по его мнению, содержались в этом каэспэшном шедевре, а именно: негу, томность, романтику (бр-р-р! подвесить бы за детопроизводящие органы), ну и, конечно, суровую мужественность. То есть: озвучание этого приблатненного джентльменского наборчика было старательно продемонстрировано для всех нас. А вот очами своими, сверкавшими притом рррроковым цыганским огнем, глядел этот поэтически настроенный конюх на одну только девочку.

По плечам твоим, спелым колосом, льются волосы,

Только голову, только голову запрокинь...

Своей нежностью, своим голосом

Не покинь меня, не покинь меня, не покинь...

Всех милее мне, всех нужнее мне стала ты,

Даже каплей своею нежности не остынь...

Через сотни лет, через тысячи —

Не покинь меня, не покинь меня, не покинь...

Я полностью присоединяюсь к одному из самых грустных русских классиков, который вскользь заметил в связи с каким-то персонажем, что он-де красоты не понимал, а ценил только женщину в телесном смысле слова. Заметил-то классик вскользь, а сразил наповал. Ну а девочка сидит и шмыгает носом, то есть в прямом смысле – именно шмыгает, но притом бесслезно. Может, плачет про себя? А с чего бы, если уж на то?

Он глядит на девочку, Петрова глядит на него, а девочка глядит в пространство. То есть как в окуджавском шлягере, только ровно наоборот. Здесь надо добавить, что я, в свою очередь, гляжу на всех них, а на Петрову особенно пристально, – и вижу, что Петрова ни фига не замечает. Вообще-то она замечает-подмечает как раз очень многое (тонкая натура), но вот на кого в упор уставился Юбкарь, она сейчас напрочь не видит. Впору бы дать ей какое-нибудь оптическое устройство с десятикратным увеличением. Хотя это вопрос не оптики, а, скорей, психологии – конкретный предмет для статьи в журнале «Здоровье» с заголовком: «ЗАГАДКИ ЖЕНСКОЙ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ СФЕРЫ» и с подзаголовком: «Симптомы острого отравления окситоцином (гормоном любви)».

Наконец Юбкарь с хрустом, смачно, по-хамски потягивается. Затем, раскоряченной лапищей, подробно, со знанием дела, чешет свою поясницу. Облегченно вздыхает – от самого дна звериной утробы своей. После чего быстренько бросает округ пару блудливых взглядов – и завершает свой бенефис, прямо скажем, триумфально:

Трещит земля, как лесной орех,

как щепка, трещит броня,

а Боба вновь разбирает смех:

«Какое мне дело до вас до всех,

а вам – до меня?»

Но пуля-дура вошла меж глаз

ему на закате дня...

Успел сказать он и в этот раз:

«Какое мне дело до всех до вас,

а вам – до меня?»

Простите солдатам последний грех

и, памяти не храня,

печальных не ставьте над нами вех,

какое мне дело до вас до всех,

а вам – до меня...

Ну что значит – триумфально? Попросту говоря, Юбкарь, как заправский конферансье, логически подвел публику к основному номеру программы. Слушай, Нинка, говорит он Петровой, у меня, знаешь, башка трещит! Ну прям, как лесной орех! Как щепка трещит! Особенно здесь (тычет заскорузлым перстом в точку шестой чакры) – словно там, блин, пуля засела меж глаз! (Такая у него, оказывается, эстрадная реприза была. Думаю, сымпровизированная.) Ой, а нет ли у тебя анальгина? – квохчет в направлении меня простушка Петрова. Юбкарь ей (резко): да хрен анальгин поможет! Я к те, Нинка, на Гражданку не потащусь, я в дороге подохну! (Мне, без перехода.) А можно у вас заночевать?

Ой, рассиропливаюсь я (отпетая Флоренс Найтингейл), ну какие вопросы! А девчонка при этом громко шмыгает носовыми отверстиями. И нос-то у нее какой-то распухший... У тебя температурки нет? (То есть я произвожу одновременные действия: ей, рассеянно, руку на лоб: слава аллаху, температурки нет – а Юбкарю: ну какие вопросы!)