Удивительным прежде всего явилось то, что мы были спасены. Ужасным – что наше спасение оказывалось побочным пунктом полетного задания
Постепенно из моего поля зрения вымывался хлопочущий Хлой, и я во все глаза таращился на Юлию. Закончив съемку, Хлой улыбнулся ей, она взяла из ниши дисковую пилу, и они скрылись в холодильнике. Я было вознамерился ждать их, но как только послышался хруст разрываемого пластика, сбежал в «спальню». В туалетной комнате я нашел свой скафандр. В нем было неудобно и сыро, как в норе, но при опущенном забрале не было слышно пилы. Из мутного, заляпанного зеркальца в стене, точно из лужи, на меня глядело мое туманное отражение. Некоторое время спустя мимо дверей туалета что-то с шумом и позвякиваньем проволочилось в направлении предбанника, скрипнули петли крышки люка, и я услышал возбужденные голоса Юлии и Хлоя. Хлой говорил, что это невозможно, а Юлия возражала, что уж если и приходится говорить о возможности, так единственно об этой. Тональность их спора, как мне казалось, ощутимо и опасно повышалась, и, вспомнив о пистолете в кармане Юлии, я затаил дыхание. Но тут, занятые грузом, они замолчали, а те несколько фраз, что были обронены за стыковочным узлом, сошлись неожиданным хихиканьем. Я выбрался из туалета. Зажмурившись, в который раз я вспоминал рассказ Юлии о том, как ее заставляли глядеть в гроб с телом Ромео, и думал о том, что неужто, прошедшая кафельный ад анатомички, она могла испугаться тогда?
Я потащился в кухню и зачем-то принялся копаться в посудных шкафчиках. Повсюду в отсеке была разбрызгана грязная, пахнущая хлоркой вода. Мысль о Ромео не отпускала меня и, разгребая посуду, мысль эту я с ужасом сознавал внутри себя как некую наспех сколачиваемую конструкцию для поддержания чего-то еще более ужасного. Но, впрочем, то
Юлия перед самым моим носом захлопнула дверцу холодильника, взяла меня за руку и вытащила из кухни. Торопясь закончить объяснение прежде, чем мы достигнем стыковочного узла, она сказала, что, хотя ей и удалось убедить Хлоя взять один баллон с жидким кислородом (тут каким-то образом я догадался, что и меня берут только благодаря баллону), проблемы с фильтрами это все равно не решит, и ей придется сделать мне инъекцию, после которой я засну и моя дыхательная функция будет снижена. Она так и сказала: «твоя дыхательная функция будет снижена». Мне было все равно, я лишь попросил ее не делать укола до расстыковки. «Хорошо», – ответила она.
Через час Хлой задраил люки переходной камеры. Сидя взаперти в его жилом отсеке, я рассматривал в иллюминатор нашу ракету и думал о том, что Юлия предала меня. В чем именно состояло ее предательство, я не мог бы сказать. Да это уж было и неважно. За девять дней полета, за двести с лишним часов падения в эту сияющую бездну я понял лишь то, что не знаю и никогда не узнаю ее.
Наконец включились двигатели, последовал толчок, и корабль наш стал удаляться от нас. Похожий в сцепке с близнецом-американцем на замысловатый слесарный инструмент, он словно бы погружался в чистейшую воду. Я с замиранием сердца ждал бесшумного кислородного зарева, но, слава Богу, так и не дождался его: мина если и сработала, то уже далеко за пределами видимости взрыва.