Эрика подошла к заварнику и, взяв его в руки, начала разливать чай в кружки.
— Спасибо, — произнесла она.
— За что?
— За многое. За Ариичи, в первую очередь. Ты лишил его смысла жизни, а это и есть лучшая месть. Спасибо за твое терпение, ведь иногда мне самой хотелось себя убить. Я развела тебя с лучшим другом. Я уничтожила тебя как личность, заставив собирать заново, по частям. Я мстила. Всем. За все. За хорошее и плохое, только месть имела значение для меня. Но знаешь, там, в том зале, где не стало Апри на наших глазах, я поняла одно: я хочу жить. Так сильно хочу жить, что готова рискнуть всем, даже самой жизнью. Я не знала, поймет ли Кимао, что это не нож, а сюрикены. Сможет ли поймать один из них. Сможет ли убить существо, которое как две капли воды похоже на Данфейт. Я не знала этого и рискнула. А потом этот засранец пошел в туалет и убил себя. Разве я могла понять, зачем? Я видела последствия: Кимао Кейти убил себя моим сюрикеном. Мир рухнул, Бронан. Я пропала. Допросы, объяснения, факты и твое лицо, маячащее передом мной по сто раз на дню. Это желание жить, эта нить, которая дороже самой свободы, заставило меня вздохнуть с облегчением. Месть не приносит облегчения, Бронан. Кому, как ни мне об этом знать. А вот жизнь… Я хотела переспать с тобой, чтобы почувствовать, какого это по доброй воле и без допинга. Я убеждала себя в том, что просто издеваюсь над тобой, пытаюсь обскакать Милашку, но потом ты сделал это, и я поняла, почему. Ответ был очевиден. Я просто хотела сделать это с тобой. Понравилось. И в аудитории понравилось. Когда Милашка ударила меня, я поняла, что заслужила это. Я — красная сука, которая заслуживает пощечины, да и не одной. Я не желала тебе зла. Я готова была отпустить тебя и не претендовать больше никогда. И тут ты приходишь на ужин. Ты один. И ты приносишь мои любимые «клубничные шарики». Ты всегда приносил именно их, когда хотел помириться. А потом ты закрыл дверь и остался за ней, — Эрика поставила кружку на стол и повернулась к нему, — а я поняла, что люблю тебя.
Бронан выдохнул и вылил недопитый чай в раковину.
— Где ты хочешь заняться любовью? В комнате? На диване? На полу? Здесь, на столешнице? Где ты хочешь? Скажи, и я заставлю тебя кончить там, где ты захочешь.
Эрика посмотрела на него и прикусила губу. Такой красивый, даже когда пьяный.
— Здесь.
Бронан посмотрел на нее и улыбнулся.
— Я люблю тебя, — повторила она, когда поняла, что уже сидит с разведенными ногами на столешнице.
Бронан провел руками по ее остриженным волосам и заглянул в багровые глаза.
— Я все равно люблю тебя больше, Eria.
Она опять выгибалась под ним, заглатывая воздух ртом и сжимая зубы. Но, Юга, как же приятно ему было слушать эту искреннюю тишину, вместо поддельных громких стонов.
***
Кимао закрыл дверь за связанными и вернулся на кухню. Данфейт там не было. Кимао нахмурился. Куда она могла пойти?
— Данфейт? — позвал он, обходя первый этаж. — Данфейт! — прокричал он, поднимаясь по лестнице.
В гостевой комнате горел свет. Кимао открыл дверь и остановился.
Данфейт сидела в ночной рубашке на разостланной постели.
— Ты собралась спать? — произнес Кимао, даже не пытаясь войти внутрь.
— Хоть я и пьяна, но все еще в своем уме, — Данфейт оттянула бретельку ее бледно-розовой шелковой рубашки и вопросительно посмотрела на Кимао. — Я в таком не сплю. Предпочитаю хлопок или лен. Или вообще ничего, если слишком жарко.
Кимао нахмурился и вошел внутрь, оставляя дверь открытой.
— Зачем тогда надела?
Данфейт распахнула веки и выдохнула. То ли он просто издевался над ней, то ли алкоголь действует на него отупляющее. Дани поднялась с кровати и, обогнув Кимао, закрыла за ним дверь.
— Я надеялась, что ты снимешь ее с меня, — произнесла Данфейт, заливаясь краской стыда при этом.
Кимао остановился напротив нее и, не выдержав испытания, засмеялся.
— Ты такая трогательная, когда пытаешься раскрутить меня на секс! Разве так соблазняют? Одной рубашкой меня не купишь!
— А так? — ответила Данфейт, рывком скидывая с себя шелковую ткань и преставая перед ним, в чем мать родила.
Кимао уронил голову и исподлобья посмотрел на нее.
— Опять не угодила? — произнесла Данфейт, в душе которой, на этот раз, зародились сомнения по поводу верности принятого ею решения.
— Мало! — прошептал Кимао и набросился на нее.
Данфейт оказалась прижатой к двери, и возможности проронить хоть слово у нее больше не было.