Дангу

Жаркий душный день был в самом разгаре, когда группа из нескольких десятков человек, растянувшись длинной нестройной цепочкой по пыльной деревенской улице, через которую проходила падишахская дорога на Дели, свернула по тропе в сторону видневшейся реки Мангли. Времени было достаточно, чтобы выполнить все, что положено. Путь к месту назначения был короткий, а для двоих последний. Одного, обернутого белой погребальной пеленой, несли на носилках четверо, второй человек шел сам. Это была совсем молодая женщина невысокого роста, скорее девушка, с юным, почти детским овалом лица, худенькими, еще не оформившимися плечами, тонкими руками. На вид ей было лет пятнадцать — шестнадцать. Черное вдовье сари и такая же косынка на голове усиливали бледность ее красивого лица с неподвижным отсутствующим взглядом и крепко сжатыми губами. Она двигалась неуверенной походкой, переставляя ноги как истукан, иногда спотыкаясь и оступаясь, и тогда идущие рядом женщины подхватывали ее под руки, помогая идти дальше.

Два дня назад неожиданно умер богатый шестидесятилетний деревенский ростовщик Наду Джатойя, оставив безутешной вдовой молодую жену Девику Ганготри. По решению панчаята деревни Потхар вдова должна была взойти на погребальный костер мужа.

Впереди процессии шли шесть обритых наголо брахманов и пурохита — домашний жрец храма Шивы. Это был рослый, крепкого сложения бородатый старик. Копну его густых черных волос оттеняли ритуальные ярко-белые продольные полосы на лбу с красной точкой посередине. Брахманы были одеты в белые одежды со священными белыми шнурами на левом плече. За ними тянулись немногочисленные родственники умершего, друзья, деревенские жители. Со стороны Девики не было никого. Она была родом из другой деревни, до которой нужно было добираться целую неделю.

На шмашане — этом печальном месте сожжения мертвых — у плоской речной террасы все было уже готово. Около невысокой, почти вровень с землей каменной платформы, устланной длинными жердями, были сложены несколько поленниц. На платформе стояла кабинка из сухой толстой просяной соломы. Рядом находилась круглая переносная жаровня с тлеющими углями. Около нее были положены длинные кочерги. В корзинке лежали жертвенная еда и цветы.

Тело ростовщика поднесли к реке и с громким пением прямо на носилках окунули в воду. Это было его последнее ритуальное омовение.

«Ом апнуван претья! Ом апнуван претья!..»

(Пусть после смерти приблизятся Вишну, Шива и Брахма)!.. —

разносился хор нестройных голосов над журчащими водами реки, отдаваясь эхом в прибрежных скалах.

Потом родственники отвязали тело, сбросили на землю верхнюю пелену и переложили почившего на длинные жерди платформы так, что его голова оказалась в кабинке. Затем пурохита, распевая речитативом мантры, отбросил с мертвого лица край савана и приложил к губам покойного кусочек дерева, смоченный в воде, потом снова закрыл лицо, и по команде пурохиты брахманы присыпали тело землей.

Начался священный обряд похорон — аньешти. Пурохита сделал знак рукой, подняв ее над головой и растопырив пальцы, давая всем команду пристроиться за ним, и начал медленно делать круги вокруг платформы, переступая особым шагом, задерживая каждый раз ногу перед тем, как ее опустить на землю.

«Ваюр анилам амритам, — звучала по шмашане мантра, — атхедам бхасмантам шарирам!.. Смара! Смара!.. (Пусть мое временное тело сгорит дотла, пусть воздух жизни сольется со всем остальным воздухом!) — выводил разноголосый хор.

— Смара! Смара!… (Вспомните! Вспомните!) — заученно подхватывали шедшие за пурохитой, поднимая вверх руки, сложенные ладонями наружу, и притопывая.

« Теперь, о Вишну, о Шива, о Брахма! — гремел голос пурохиты. — Вспомните все мои жертвы!»

«…Смара! Смара» (Вспомните! Вспомните!) — эхом отозвались брахманы.

«Вспомните все, что я сделал для вас!»…

«Смара! Смара! Вспомните! Вспомните!»…

Наконец по команде пурохиты круг остановился, разомкнулся, и наступило молчание. Брахманы начали сооружать над телом ростовщика высокое сооружение из толстых сухих поленьев, похожее на двускатную крышу. Обсыпали сухой соломой, кабинку набили мелкими поленьями и щепками, оставив свободное место. Потом облили все маслом и обсыпали порошком сандалового дерева и шафрана.

Один из брахманов подтолкнул Девику, и она трижды обошла вокруг погребального костра, шепча древнее заклинание, которое сопровождает последнее путешествие мертвых: «Рам… Рам… Рам…»

Поддерживаемая женщинами, она дрожала, глаза без единой слезинки неподвижно смотрели куда-то в одну точку. Что это было? Печать страха смерти или невыразимого горя?

Пурохита продолжал чтение мантр, раскачивая в руке медную курильницу и оставляя в воздухе сладковатый дымок агрбатти. Наконец он подошел к кабинке, возвышаясь над ней громадой своего тела, замолчал, а потом, поморщив лоб, махнул рукой брахманам:

— Начинайте!