Даниэль Деронда

Вечером ее вещи были аккуратно уложены, а на рассвете миссис Дэвилоу проводила дочь на железнодорожную станцию. Свежая утренняя роса, бессмыс-ленно смотревшие из-за заборов коровы и лошади, ранние пешеходы с узелками – все вокруг казалось обеим меланхоличным и пустым. Но шум, грязь и суета на станции подействовали еще более угнетающе. За последние сутки Гвендолин заметно ожесточилась: в нынешнем состоянии духа страдания матери мало ее трогали. Сейчас настроение Гвендолин почти не отличалось от того отчаяния, при котором разочарованный в людях или обстоятельствах человек склонен ко всякому злу. Бесконтрольное чтение так называемых «картин жизни» не подготовило Гвендолин к первому серьезному столкновению с реальностью. Но стоит ли этому удивляться? Человек, посещающий современные комические оперетки и встречающий аплодисментами показанные на сцене нравы, был бы неприятно удивлен, если бы столкнулся с подобными нравами в своей семье. Перспектива, как заметил ее творец, – прекрасная вещь. Разве ужасные сырые хижины, где прозябают несчастные бедняки, не кажутся живописными, открываясь взору издали? Разве мы не наслаждаемся воспеванием злостных пороков, завуалированных изощренными словечками и цветистыми фразами? Но в то же время питаем отвращение к ревматизму и другим болезням, доставляющим личное неприятное ощущение.

Миссис Дэвилоу остро ощутила безразличие дочери. На обратном пути, в одиночестве, радостное летнее утро показалось ей еще печальнее, чем прежде.

Днем мистер Грандкорт приехал в Оффендин, но дома никого не застал.

Глава V

Мы уже видели, что за границей Гвендолин отдалась новой страсти – азартным играм – и вообразила себя императрицей удачи. Недавний опыт внушил ей смутное впечатление, что в запутанном мире не имеет значения, как люди поступают, если при этом приятно проводят время. Узнали мы и то, что некие особы, таинственным образом обозначенные как «Грапнелл и компания», также намеренные властвовать в мире удачи и приятно проводить время – неважно, каким образом, – внесли тягостные изменения в материальную ситуацию семьи. По этой причине мисс Харлет вернулась домой и привезла с собой заложенное, но кем-то выкупленное и возвращенное ей ожерелье.

В то время как Гвендолин держала путь в Англию, Грандкорт как раз отправлялся ее искать, причем в свойственной ему манере: не поспешно, прямиком из Диплоу в Лебронн, где она предположительно находилась, а неторопливо, задержавшись в Баден-Бадене с давними русскими знакомыми и даже наметив кое-какие совместные планы. Правда, желание попасть в Лебронн все-таки победило и заставило эти планы отменить. Страсти Грандкорта скорее напоминали мерцающий огонек, а не мощное яркое пламя. Но ведь значительная часть жизни проходит без сильных страстей. Без всякого воодушевления и жара завязываются галстуки, посещаются торжественные обеды, произносятся речи во славу и здоровье августейших персон. Человек может производить прекрасное впечатление в избранном светском кругу – демонстрировать глубокое знание классической литературы, обширное представление о науке, твердое, хотя и сдержанное мнение по вопросам политики и прочие достоинства истинного английского джентльмена – за счет малых затрат жизненной энергии.

Грандкорт не испытывал горькой обиды оттого, что Гвендолин сбежала от великолепного шанса, который он ей уготовил. Ее поступок казался в первую очередь пикантным. Ему нравилось объяснять побег негодованием по поводу небрежного поведения в Карделл-Чейсе: при ближайшем рассмотрении он и сам счел свое отсутствие излишне долгим. Подвести вплотную своевольную девушку к согласию, а затем скрыться, пренебрегая возможностью получить ответ, – такой поступок вполне мог спровоцировать бурную реакцию. А чтобы соответствовать высоким запросам Грандкорта, как раз и нужно было обладать изрядной долей своеволия. Мисс Харлет, несомненно, ждала, что он отправится следом. Именно так Грандкорт и собирался поступить, однако целую неделю не принимал никаких мер к подготовке путешествия и даже не выяснял, куда исчезла Гвендолин. Мистер Лаш тем временем переживал триумф, правда, приправленный изрядной долей недоверия, ибо Грандкорт не проронил о ней ни слова и выглядел равнодушным, словно аллигатор. Невозможно было представить, какая мука́ получится в результате ленивого вращения жерновов его разума. И все же Лаш надеялся, что пассивная энергия Грандкорта мало-помалу улетучится.