Даниэль Друскат

Оба — отец и дочь — тоже решили его бросить.

«Кормить, кормить! — рявкнул Макс и показало на Крюгера. — Старику нужно было остаться стеречь дом, как я говорил, но ему вечно больше всех надо, без него нигде не обойдешься!»

Теперь Крюгер подошел к Штефану вплотную:

«Нечего срывать на мне злость. Может статься, я тебе еще пригожусь».

«Ты?!» — язвительно вскричал Штефан.

«Да, — сказал Крюгер, — вдруг я знаю, как разделаться с вашим Друскатом».

«Именно ты», — Штефан сочувственно улыбнулся, потом испытующе посмотрел на жену. Хильда стерла ноги, почти не ношенные лаковые туфли не налезали, она стояла босая и в трауре... Что ему оставалось? Только отвернуться. Он пошел прочь, подавленный и одинокий.

Через четверть часа Штефан вышел к церкви, крадучись шмыгнул на задворки собственной усадьбы и, как вор, чтоб никто не видел, пробирался теперь по своей же лужайке.

Дожидаясь у забора жену и тестя, Макс склонил голову к плечу и прислушался: вопреки всем ожиданиям коровы не мычали, все в усадьбе было как обычно. Он услыхал знакомые вечерние шорохи, звон привязных цепей, дребезжание ведер и мигом сообразил, что в хлеву кто-то есть.

«Подержи-ка». — Он протянул Хильде цилиндр, бросил ей «сюртук» — так он пренебрежительно именовал пиджак от черного свадебного костюма, который стал ему узок, — потом лихо, ведь тогда ему было всего тридцать, перемахнул через забор, в два прыжка одолел расстояние до хлева и так рванул в сторону тяжелую дверь, что она грохнула о притолоку.

Друскат проник в Штефанову усадьбу — явное нарушение неприкосновенности жилища! — и вилами бросал коровам в ясли корм. Теперь, не меняя позы, он поднял глаза, узнал Штефана, наконец выпрямился, вогнал вилы, точно копье, в кучу силоса у двери и вытащил из спутанных волос пару соломинок. Потом без тени волнения, словно была всего-навсего пересменка, сказал:

«Доить придется тебе».

На кормушке лежала его куртка, он взял ее, набросил на плечи и хотел было выйти во двор, но в светлом дверном проеме, широко расставив ноги, стоял Штефан. Вечернее небо алело, и Штефан казался огромной тенью. Друската он пропускать не собирался:

«Как я погляжу, тут уже коммуна заправляет».

«Я, видишь ли, хозяин, — ответил Друскат, — поэтому не мог вынести рева скотины, не мог я оставить их голодными».

Надо же — выслушивать такое именно от Друската. Для Штефана его слова были словно плевок в лицо.

«А ну, давай отсюда!» — тихо, с угрозой сказал он, отступая в сторону.

Однако Даниэль не спешил уходить. Он с усмешкой пожал плечами:

«Я рад, что наконец-то попал сюда. Нам нужно поговорить».

«Ты у меня мигом исчезнешь», — холодно бросил Штефан и направился к собачьей конуре. Овчарка с лаем рвалась с цепи, пытаясь прыгнуть навстречу хозяину. Штефан отвязал цепь. Пес нервничал: его давно не кормили, он жаждал свободы, скулил и повизгивал. Штефан, пригнувшись, с трудом удерживал его за ошейник.

«Проваливай!» — снова крикнул он, не сводя глаз с Друската. Тот стоял, прислонясь к стене хлева, скрестив ноги, сложив руки на груди. Поза его была вызывающе небрежна, он, казалось, забавлялся, глядя на происходящее.

Штефан заметил, что из-за угла хлева появился старик Крюгер, за ним Хильда. В одной руке она несла туфли, в другой — цилиндр и пиджак. Догадываясь, что задумал муж, она вскрикнула, потому что пес на всю деревню славился злобным нравом.

«Нет, Макс! — закричала Хильда. — Макс, не делай этого!»

Но Штефан выпустил ошейник, науськивая кобеля:

«Фас, Гасан, фас!»

Брызнула грязь — пес кинулся на Даниэля и наскочил на него таким мощным прыжком, что Друската швырнуло на дверь хлева. Однако теперь пес завилял хвостом, попытался лизнуть Даниэля в лицо, а тот, улыбаясь, поглаживал сильного зверя:

«Все хорошо, Гасан, все хорошо!»

Много лет прошло с тех пор, как они оба — Друскат и Штефан — играли с собакой.

«Вот видишь, — засмеялся Даниэль, все еще отбиваясь от фамильярностей старого Гасана, — зверь-то не забывает, остается другом».

«К ноге!» — рявкнул Макс. Пес послушно оставил Друската. Наверняка понимал: если голос хозяина звучит так страшно, как у Штефана, то это означает опасность. Гасан на животе подполз к хозяину, лег возле него, пугливо повизгивая и зарывшись носом в грязь. Тут в самом деле последовал пинок, и пес, поджав хвост, забился в конуру.

«Временами по пьянке, — сказал Друскат, — а временами в ярости ты ведешь себя по-скотски».

Штефан чуял: Друскат припер его к стенке, он попал в ловушку, и от этого страшно злился, чувствуя, что надо защищаться, нападать, всем его существом завладела одна мысль: ударить, свалить противника.