Даниил Гранин. Хранитель времени

«Мы с Граниным познакомились на первом Съезде народных депутатов СССР. Как многие ученые (я работал тогда физиком-электронщиком), я читал его книги, относился к нему с большим уважением. Думаю, он тоже почувствовал ко мне симпатию, некое родство душ, поскольку скоро пригласил к себе домой. Первым, что бросилось в глаза, были гимнастические кольца в прихожей, запечатленные на известной фотографии Юрия Роста. На кольцах этих Даниил Александрович регулярно подтягивался, хотя ему уже исполнилось семьдесят…

На Съезде кипели страсти, я тоже активно окунулся в работу над новыми законами. Многие представители интеллигенции внезапно ощутили вкус к политике, к публичным выступлениям — хорошо помню неистового Ролана Быкова… Гранин вел себя иначе: ни разу не выступал с трибуны, почти не участвовал в прениях. Сказывалась его всегдашняя осторожность, нежелание рубить сплеча, опасение, что неправильно поймут. При этом он живо интересовался всем происходящим на Съезде, всеми перипетиями политической борьбы. Не будучи членом Верховного Совета, а потому и не участвуя в ежедневной работе, он всякий раз расспрашивал меня о том, что случилось за день. Симпатизировал реформаторам, сторонникам новых подходов, но и тут предлагал действовать осторожно, постепенно, боясь именно того, что случилось потом — обвального распада государства…

После того как Советского Союза не стало, депутатский корпус в 1992 году был распущен. Возникла идея сформировать из бывших депутатов СССР Конгресс интеллигенции, общественную организацию, которая давала бы советы новой российской власти. Гранин эту идею поддержал, но так сложилось, что кроме первого организационного заседания Конгресс больше не собирался. Мы долго обсуждали вопрос о том, что же такое интеллигенция, и здесь Даниил Александрович был достаточно активен. Хотя он, может быть, раньше других понял — никакого влияния на происходящее в сложившейся обстановке Конгресс иметь не будет».

Из воспоминаний В. С. Петропавловского

«У ворот Кремля и у гостиницы «Россия» стояли группы попеременно с плакатами «Долой КПСС!», «Долой депутатов СССР!», «Защитим Горбачева!», «Верховный совет в отставку!».

На другой день — «Долой Горбачева!», «Долой центральное правительство!», «Защитим КПСС!», «В отставку!» — кричали нам при выходе у Спасской башни. Толпа большая, человек в триста. Депутаты боялись выходить. Им свистели, улюлюкали. А на следующий день кричали: «Не поддавайтесь!» В большинстве бабы, явно нанятые. Кто-то им давал флаги, лозунги, кто-то дирижировал».

Д. Гранин. Заговор

«Не так давно на партактиве одного из подразделений КГБ под гром аплодисментов осуждали Рыбакова, Шатрова, Гранина как отщепенцев, превозносящих предателей и ползучую контрреволюцию».

Из газеты «Московские новости» за 24.06.1990 г.

«Мы ехали с Николаем Губенко (тогда он был министром культуры СССР) на концерт памяти Моцарта. По дороге он сетует: на юбилее Грановитой палаты не было ни Горбачева — отказался, не в настроении, — ни Ельцина — уехал на охоту. Не было их и на концертах под управлением великого Абадо. Оркестр и дирижера прислали нам в подарок немцы, чтобы чем-то порадовать бедных русских. Подарок, конечно, хорош. Губенко рассказывает и одновременно пытается из машины дозвониться до канцелярии Горбачева, потом еще до кого-то, потом до своих замов, которые ждут его распоряжений. Вот так решаются какие-то судьбы культурной жизни. Роскошные машины, спецсвязь, власть, и в то же время понимаешь, что никому дела нет до культуры. Сколько их перебывало на его месте — хороших и разных, ни у кого не получалось не потому, что неспособные, а потому, что до нее никому нет дела, ни до Абадо, ни до Грановитой палаты».

Д. Гранин. Причуды моей памяти

«Его можно было назвать Михаил-отступник. Это почти предательство. Мягкое, безмолвное… Так было с партией. Генеральный секретарь, он, когда стало совсем опасно и раздался грозный запрет Ельцина, когда престиж партии упал в России, затем на Украине, в Грузии, когда массовый выход из партии привел к параличу райкомов, невнятно пробормотав об отставке, исчез. Он как бы растворился. Президент остался, а генсека не стало. Миллионы ушли из партии, но миллионы оставались. И среди них убежденные коммунисты. Руководители их бросили. Одни сбежали, другие перешли к победителям, третьи сели в тюрьму как путчисты. Но оставался Генеральный. От него ждали слова. Что он скажет им всем, продолжающим верить, готовым стоять до конца гвардейцам партии? Не было слова. Оратор, мастер слов, обещаний, увещеваний скрылся с черного хода. <…>

Давно уже симпатии к Горбачеву померкли. Все больше фактов двусмысленной его уклончивости, не мужского поведения ложились на ту, другую чашу весов.

Исторические заслуги, наверное, остались и останутся. Но тем обиднее последки. Начало трудное, а конец мудрен, как говорится, конец дело венчает, а конец-то получается жалкий.