Читаем Даниил Хармс полностью

Даниил Хармс

Хармса не сразу приняли в Союз поэтов. Судя по всему, вопрос был отложен до нового, 1926 года. Ему было предложено дополнить свой представленный материал новыми стихами, что он и сделал. Обращает на себя внимание подпись под некоторыми стихотворениями: «школа чинарей Взирь Зауми. Даниил Хармс». Если «школа чинарей» отсылает к уже упоминавшемуся дружескому кругу, то «Взирь заумь» — название направления в заумном творчестве, которое Хармс хотел связать со своим именем. Это был способ указания на относительную самостоятельность Хармса в туфановском кругу. Введенский свою независимость подчеркивал с помощью другого самонаименования — «чинарь Авторитет бессмыслицы».

Наталья Зегжда вспоминала, как сам Хармс однажды объяснял ей смысл термина «Взирь заумь»: «…Помню еще, что он раньше говорил, что чтобы писать такие стихи, как он (взирь-заумь), надо влезть на шкаф и посмотреть на комнату сверху: „Тогда увидишь все иначе“». Этот взгляд сверху был во многом родствен супрематическим картинам Малевича, в которых видели изображение с высоты птичьего полета.

Одним из пунктов расхождения Хармса с Туфановым называли отношение к национальности творчества. Туфанов воспринимал заумь исключительно как способ разрушения всех и всяческих национальных преград — культурных, языковых и т. п. Хармс в середине 1920-х годов находился под некоторым влиянием поэзии Н. Клюева и С. Есенина — и поэтому считал, что «если от незаумной вещи можно требовать национальность, то от зауми тем более». 14 января 1926 года, через три недели после самоубийства Есенина, он пишет посвященное ему стихотворение «Вьюшка смерть», которое стало, пожалуй, самым «русским» в его творчестве:

ах вы сени мои сения ли гусями вяжуприходил ко мне Есенини четыре мужикаи с чего бы это радоватьсяложкой стучатьпошевеливая пальцамигрусть да печалькак ходили мы ходилиот порога в Кишинёвпроплевали три неделипотеряли кошелёкты Серёжа рукомойниксарынь и дударазохотился по моймусовсем не тудадля тебя ли из корежёныоружье штыкне такой ты Серёжане такой уж тыпой — майщёки дулискарлатину перламутриз за ворота подулиVater Unser — Lieber Gottя плясала соколамивозле дерева кругомноги топали плясаливозле дерева кругомразмогай меня затыкана калоше и ведрепоходи-ка на затылкемимо запертых дверейгули пели халвадучирикали до ночина засеке долго думалкто поёт и брови чинитне по полу перваязалудила перьямисперва чем то дудочнымвроде как ухабицаполивала сыпалане верила лебедямизашухала крыльямизубами затопалас такого по материс этакого кубаремв обнимку целуетсяв очи валит блиньямиа летами плюй егодо белой доски и сядьдобреду до Клюеваобратно закинусяпростынкой за родинуза матушку левуюу дерева тоненьказа Дунькину пуговкупожурила девицаневеста сикураяа Серёжа деревцемна груди не кланяетсяна груди не кланяетсяне букой не вечеромпосыпает околосперва чем то дудочным

Все ударения Хармс аккуратно расставил в тетрадях от руки.

В «приемочную комиссию» ЛО ВСП в тот момент входили Вольф Эрлих, Константин Вагинов, Николай Тихонов, Елизавета Полонская и пролеткультовец Алексей Крайский. На представленных Хармсом материалах стоят две резолюции членов комиссии: сначала Тихонов написал «‹пост›авить на совещание», а ниже ему ответил Вагинов: «‹Не› следует ставить на ‹сове›щание, лишняя проволочка. ‹У Ха›рмса есть настойчивость ‹поэ›тическая. Если это ‹по›ка не стихи, то ‹вс›е же в них имеются ‹э›лементы настоящие. Кроме ‹т›ого Хармс около года читает ‹на› открытых собраниях союза. ‹П›ринять».

Перейти на страницу: