Даниил Хармс

Хармса не сразу приняли в Союз поэтов. Судя по всему, вопрос был отложен до нового, 1926 года. Ему было предложено дополнить свой представленный материал новыми стихами, что он и сделал. Обращает на себя внимание подпись под некоторыми стихотворениями: «школа чинарей Взирь Зауми. Даниил Хармс». Если «школа чинарей» отсылает к уже упоминавшемуся дружескому кругу, то «Взирь заумь» — название направления в заумном творчестве, которое Хармс хотел связать со своим именем. Это был способ указания на относительную самостоятельность Хармса в туфановском кругу. Введенский свою независимость подчеркивал с помощью другого самонаименования — «чинарь Авторитет бессмыслицы».

Наталья Зегжда вспоминала, как сам Хармс однажды объяснял ей смысл термина «Взирь заумь»: «…Помню еще, что он раньше говорил, что чтобы писать такие стихи, как он (взирь-заумь), надо влезть на шкаф и посмотреть на комнату сверху: „Тогда увидишь все иначе“». Этот взгляд сверху был во многом родствен супрематическим картинам Малевича, в которых видели изображение с высоты птичьего полета.

Одним из пунктов расхождения Хармса с Туфановым называли отношение к национальности творчества. Туфанов воспринимал заумь исключительно как способ разрушения всех и всяческих национальных преград — культурных, языковых и т. п. Хармс в середине 1920-х годов находился под некоторым влиянием поэзии Н. Клюева и С. Есенина — и поэтому считал, что «если от незаумной вещи можно требовать национальность, то от зауми тем более». 14 января 1926 года, через три недели после самоубийства Есенина, он пишет посвященное ему стихотворение «Вьюшка смерть», которое стало, пожалуй, самым «русским» в его творчестве:

ах вы се́ни мои сени
я ли гу́сями вяжу́
приходил ко мне Есе́нин
и четыре мужика́

и с чего́ бы это ра́доваться

ло́жкой стучать
пошевеливая пальцами
гру́сть да печа́ль

как ходи́ли мы ходи́ли

от поро́га в Кишинёв
проплева́ли три неде́ли
потеря́ли кошелёк

ты Серёжа рукомо́йник

сарынь и дуда́
разохотился по мо́йму
совсе́м не туда́

для тебя́ ли из корежёны

ору́жье шты́к
не тако́й ты Серёжа
не тако́й уж ты́

по́й — ма́й

щёки ду́ли
скарлати́ну перламу́тр
из за во́рота поду́ли
Váter Únser — Líeber Gótt

я пляса́ла сокола́ми

возле де́рева круго́м
ноги то́пали пляса́ли
возле де́рева круго́м

размога́й меня заты́ка

на кало́ше и ведре́
походи́-ка на заты́лке
мимо за́пертых дверей

гу́ли пе́ли ха́лваду́

чири́кали до́ ночи́
на́ засеке до́лго ду́мал
кто поёт и бро́ви чи́нит

не по́ полу пе́рвая

залуди́ла пе́рьями
сперва́ чем то ду́дочны́м
вро́де как уха́бица́

полива́ла сы́пала

не ве́рила ле́бе́дя́ми́
зашу́хала кры́льями
зуба́ми зато́пала

с тако́го по ма́тери

с э́такого ку́барем
в обни́мку целу́ется́
в о́чи ва́лит бли́ньями

а лета́ми плю́й его́

до бе́лой доски́ и ся́дь
добреду́ до Клю́ева́
обратно заки́нуся́

просты́нкой за ро́дину

за ма́тушку ле́вую
у де́рева то́ненька́
за Ду́нькину пу́говку́

пожури́ла де́ви́ца́

неве́ста сику́рая́
а Серёжа де́ревце́м
на груди́ не кла́няется

на груди́ не кла́няется

не бу́кой не ве́черо́м
посыпа́ет о́коло́
сперва́ чем то ду́дочны́м

Все ударения Хармс аккуратно расставил в тетрадях от руки.

В «приемочную комиссию» ЛО ВСП в тот момент входили Вольф Эрлих, Константин Вагинов, Николай Тихонов, Елизавета Полонская и пролеткультовец Алексей Крайский. На представленных Хармсом материалах стоят две резолюции членов комиссии: сначала Тихонов написал «‹пост›авить на совещание», а ниже ему ответил Вагинов: «‹Не› следует ставить на ‹сове›щание, лишняя проволочка. ‹У Ха›рмса есть настойчивость ‹поэ›тическая. Если это ‹по›ка не стихи, то ‹вс›е же в них имеются ‹э›лементы настоящие. Кроме ‹т›ого Хармс около года читает ‹на› открытых собраниях союза. ‹П›ринять».