Даниил Московский

Кабы замыслам князя Даниила сбыться! Коломну и Переяславль к Москве присоединить, враз Московское княжество мощь бы обрело.

Часто память обращала его к тому дню, когда они узнали о смерти князя Александра Ярославича, вспоминал, как отирал глаза князь Даниил на его похоронах и не сдерживал слёз он, Стодол, да и все, кто съехался к гробу Александра Невского.

А ещё запомнил боярин величественно-спокойный лик Александра Ярославича и голос епископа, сравнившего Невского с солнцем земли Русской...

В тот самый день, когда гридин Олекса проходил мимо боярского подворья, Стодол повстречал владимирского боярина Ерёму. Тот шёл с боярином Селютой от Зарядья к Кремлю, и Стодол долго гадал, зачем владимирец прикатил в Москву и что за дружба у него с Селютой. Однако ответа на свой вопрос так и не нашёл, а потом и вовсе позабыл о том и только спустя неделю, столкнувшись с Селютой на паперти Успенского храма, вспомнил:

   — Зачем боярин Ерёма в Москву наезжал?

Селюта растерялся от неожиданности, помялся, а Стодол новым вопросом озаботил:

   — В этакую пору в дорогу пускаться от нечего делать кто решится?

   — Воистину. Боярину Ерёме кто-то наговорил, что боярыня моя скончалась, вот он и побывал в Москве.

Стодол хмыкнул:

   — Твоя боярыня, Селюта, вас с Ерёмой переживёт.

Селюта сердито затряс бородой:

   — Не плети пустое, боярин.

Стодол рассмеялся:

   — Аль тебе, Селюта, боярыня опостылела, что хочешь зрить её смерти?

Селюта гневно пристукнул посохом:

   — Я ли те, Стодол, зла какого причинил?

На том и расстались. И невдомёк Стодолу, что лазутчиком великого князя Андрея наведывался Ерёма в Москву.

Суровая жизнь забирала у него всё, учила его коварству, на подлость брата Андрея Даниил отвечал подлостью. Но самое страшное — он, Даниил, уподобился Андрею и перестал считать зазорным в междоусобной войне с братом искать подмогу у ордынцев. Как обыденное воспринимал он платой за эту помощь разорение городов и деревень своего противника. Русь отстроится, говорил Даниил, лесов много, а бабы нарожают детишек.

Даниила мысль одолевала: не позволить великому князю Переяславль перехватить и чтоб не помешал прирезать к Москве Коломну.

С конца зимы начал московский князь готовить подарки хану и его окружению, дабы не принял хан Тохта сторону брата Андрея. Не заручится великий князь поддержкой Орды, не пойдёт на Москву. Москва же заодно с Тверью противостоят великому князю.

Дворский проверял пушную рухлядь, его цепкие глаза не пропускали даже малейшего повреждения шкурки, упаси Бог, узрит хан порчу меха, взъярится и окажет князю немилость...

Меха укладывали в берестяные коробья, а в ларцы из липы — украшения из золота и камня, серебра и эмали...

К весне ближе собралась в княжеской гриднице старшая дружина, расселась за длинным дубовым столом на лавках, обитых тёмным аксамитом[80]. Даниил в торце стола на высоком кресле восседал. Повёл из-под нависших бровей очами, сказал голосом глухим, покашливая:

   — Всем вам ведомо, посылаю я сына моего Юрия в Орду, челом бить великому хану Тохте. Брат мой Андрей обиды нам чинит, княжество Московское, сиротское, и то мыслит урезать.

   — Алчность великого князя Андрея нам ведома, — разом зашумели бояре.

Тут Селюта, улучив, когда бояре уймутся, вставил:

   — Орда дары любит, а скотница московская скудная.

Даниил нахмурился:

   — Наскребём. А для хана святыню передам, чем отец мой гордился, — меч ярла Биргера[81]. Его Александр Ярославич в бою с варягами обрёл.

   — Невский мечом тем дорожил, — вставил Стодол, — то память его первой большой победы.

   — Тогда он Новгород отстоял. И хоть дорог нам меч, но не поскуплюсь, дабы княжество Московское упрочить.

Весна настала ранняя, со звонкой капелью, с шорохом падавшего с крыши снега. С грохотом отрывались со стрельниц снежные пласты. Снег стаивал, пар поднимался от мостовых, а по канавам и рытвинам уже пробивались первые ручейки. Дружно оголялись лоскуты озими, всё чаще выходили в поле смерды, готовились к посеву яровых, а в лесу остро запахло прелью, и с раннего утра весело пели птицы, порхали суетливо. Весна брала своё.

За утренней трапезой Даниил сказал Юрию:

   — Скоро, сыне, протряхнут дороги, и ты тронешься в путь.

Юрий только голову склонил в знак покорного согласия. Его одутловатое лицо с едва пробившейся русой бородкой непроницаемо. Он принимал поручение отца как должное, был готов к нему, но внутренний холодок нет-нет да проникал в душу. Эта его первая поездка в Орду Бог знает чем закончится, ну как подвернётся хану, когда тот не в духе, либо кто из ханских ближних наплетёт чего на Юрия...

Сидевший рядом с Юрием Иван помалкивал. В Орду ехать неблизок свет. Ещё пока до Сарая доберёшься, не одна опасность в пути подстережёт. Каждый удельный хан мнит себя потомком если не Чингиса, то Батыя либо Берке и норовит свою власть показать. А то и половецкий хан, какой давно уже ханство своё потерял и ходит в псах у хана Золотой Орды, норовит укусить. И уж сколько пакостей накатывается на того князя, какой в Сарай добирается...