Даниил Московский

Великому князю так захотелось домой, хоть волком вой, но он не волен в себе. Пока шёл, Новгород вспоминал, как с отцом жил, ловил на Волхове рыбу, зимой делал во льду лунки, ставил крючья на щуку. Ребята ходили кулачными боями конец на конец, но он, князь Андрей, не упомнит, чтобы сам дрался. Заводил мальчишек, а сам смотрел на драку со стороны. Верно, оттого и поныне у него целые зубы и не перешиблена переносица. Ведь в драке в ход шло все: палки и камни, и всегда дело кончалось кровью...

Епископ встретил великого князя радушно:

   — Яз, грешным делом, подумывал — забыл ты меня, княже.

   — Как мог я, владыка! Благослови.

Они уселись в креслица у столика. Молодой чернец поставил перед ними глиняную чашку с мочёными яблоками, деревянный поднос с горячими лепёшками и мисочку с пахнущим мёдом.

   — Мёд-то, сыне, с моей борти. Видал у оконца колоды? В зиму поднял на стойки, от мышей, шалят. Да утеплил, чтоб мороз не пощипал Божьих тружениц. Вот уж чудно устроены, себя кормят и нам подают. Живут по Святому Писанию.

   — Людям бы так.

   — Люди, великий князь, какие по Божьим заповедям живут, а иные предали их забвению.

Князь Андрей Александрович вздохнул:

   — Воистину, владыка, и я в том повинен.

   — Поступки свои сам суди, а что Господь скажет на своём Суде, никому не ведомо. Человек о конце жизни мыслить должен, помнить о нём.

Князь печально усмехнулся:

   — Ты, владыка, будто в душу мою заглянул. О том накануне думал.

Епископ подвинул князю яблоки:

   — Отведай, великий князь, они хоть и мелкие, да сочные. Так, сказываешь, о смерти думал? Навестило тя...

   — Приходило такое. А ещё о суете мирской.

   — Ты дела свои государственные к этим думам примеряй... Слышал, княгиня в монастырь удалилась.

Андрей Александрович кивнул.

   — Не печалься, она Господу жизнь свою вручила.

   — Я, владыка, смирился.

   — Ты, великий князь, ещё гордыню свою смири. Йак пастырь сказываю тебе.

   — Во мне ли гордость?

Епископ прищурился:

   — Яз ли не вижу? Соразмеряй поступки свои, великий князь. — Помолчал и снова заговорил: — А в княжьих сварах беды наши. Князья русские, родство презрев, сабли и мечи обнажают. — И добавил с огорчением: — Всё, всё от старейшин земли Русской зависит, а они пакости друг другу творят.

С укором головой покачал:

   — Позабыли, забвению предали, что и Мономаховичи корнями от Ярослава Владимировича[97].

   — Винишь? Я ль один, сам признаешь.

   — Ты, великий князь, им в отцы дан. Отчего съезд не созвать да полюбовно разойтись? Яз однажды, чать, не забыл, едва вас утихомирил. Вы уж готовы были мечи в ход пустить. А ханский посол на вас смотрел да посмеивался. Ордынцам ваша брань ровно мёд.

Исмаил постучал Ногтем по мисочке...

Покинул великий князь епископа, темень над Сараем сгустилась. Из-за Волги дул ветер, гудел заунывно, будто волчья стая. Пока до караван-сарая добрел, ни одного человека не встретил. У самых ворот татарин к нему приблизился. Промолвил:

   — Великий князь, от царевича я. Завтра к хану тя поведут, смирись и раболепствуй.

Сказал и удалился, а Андрей Александрович шубу скинул, всю ночь у жаровни просидел, мыслями одолеваем. Гнетёт его всё, и потолок каморы будто ещё ниже опустился, давит, ровно крышка гроба. Даже войлочный шатёр, в котором он будет передыхать, возвращаясь из Орды, покажется ему хоромами по сравнению с этой затхлой берлогой.

В столице Золотой Орды русским князьям не велено ставить шатры, им определено жить в караван-сарае. Одному отцу, Александру Невскому, хан Берке в знак своего расположения к храброму князю дозволил разбить шатёр поблизости от дворца.

Тускло мерцал каганец, чадил, за стеной похрапывали гридни. Сон не морил князя. Он вышел во двор. Высоко холодным светом горели крупные звёзды. В темени не видно Сарая, ни огонька. Где-то там, у самой Волги, ханский дворец... О чём спросит Тохта у князя Андрея, в чём винить станет?

Почувствовав, как мороз лезет под суконный кафтан, князь возвратился в камору...

Долгая и утомительная ночь. Но вот рассвело, сквозь дверную щель пробился свет. Гридин внёс в камору кувшин с водой, деревянную бадейку. Слил, подал льняной рушник...

Ел великий князь нехотя. Медленно жевал хлеб е куском варёного мяса, запил хлебным квасом и принялся ждать, когда за ним придут.

Во внутреннем дворике ханского дворца его подвергли унизительному досмотру. Заломив руки, проверили, не несёт ли русский князь оружия. После он оказался в полутёмных сенях, где теснилась верная ханская стража. Здесь великому князю велено было снять шубу и шапку. Начальник караула провёл его через первый зал, где толпились те, кто не удостоился чести стоять у ханского трона.

Сколько раз бывал во дворце князь Андрей Александрович и всегда испытывал дрожь в коленях.

Два суровых багатура, положив руки на рукояти сабель и скрестив копья, замерли у двери. Там, за ней, на высоком помосте, восседал тот, кого на земле сравнивали со Всевышним.

Прежде чем Андрею Александровичу предстать перед светлыми ханскими очами, в зал внесли дары великого князя. Как воспримет он их?