Даниил Московский

Даниил Александрович кивнул, соглашаясь. Сказанное воеводой было очевидным. Сейчас, когда смешалась конница и длинные копья дружинников стали бесполезными, ножи и топоры проворных пешцев могли решить исход битвы. Воеводам городского ополчения нетрудно было догадаться...

Но городские ворота Переяславля-Рязанского по-прежнему были наглухо закрыты. Не покидал дубравы и московский засадный полк, приберегаемый князем Даниилом на случай вылазки из города.

А бой уже медленно откатывался от холма, на котором стоял Даниил Александрович: москвичи явно пересиливали. Из клубов пыли начали поодиночке вырываться ордынские всадники, мчались, нахлёстывая коней, по топкому лугу между Лыбедью и Карасиным озером.

Потом побежали уже десятки ордынцев, и это казалось удивительным, потому что по прошлым битвам было известно: татары или бьются до смерти, или отбегают все вместе, по условленным сигналам. Если кто-нибудь бежал самовольно, то ордынцы убивали не только беглеца, но и всех остальных людей из его десятка, как бы храбро они ни бились, а за бегство десятка казнили всю сотню. Так гласила Яса покойного Чингисхана — самый почитаемый татарами закон...

Наконец наступил долгожданный миг, когда сломалась пружина ордынского войска и лавина всадников в войлочных колпаках, прильнувших к лошадиным шеям, с воем покатилась прочь, к дубовому лесу, призывно шелестевшему багряной листвой за речкой Лыбедь.

Это была победа.

Небольшая кучка всадников, оторвавшаяся от татарской убегающей лавины, стала забирать влево, к городу. Над ними беспомощно метался рязанский стяг, наискосок перерубленный мечом.

Зоркие глаза степняка Асая разглядели в кольце всадников красный княжеский плащ.

   — Князь Константин бежит! — завопил мурза и умоляюще протянул руку к Дмитрию Александровичу: — Дозволь, княже, поохотиться моим нукерам!

   — И мне с Константином свет Романовичем перемолвиться Желательно, — вмешался боярин Шуба. — Дозволь и мне поохотиться, княже!

   — Перемолвишься, боярин, коли догнать сумеешь... Однако думаю, князь Константин раньше в ворота проскочит...

Но боярин Шуба только недобро усмехнулся:

   — Проскочит, коли ворота ему откроют. Только ведь боярин Борис Вепрь не зря в городе остался.

   — Коли так, ступайте! — разрешил Даниил.

Мурза Асай и боярин Шуба разом сорвались с места, увлекая за собой толпу нукеров, коломенских вотчинников и конных боярских слуг.

Князь Константин Рязанский и его телохранители успели доскакать до города первыми, сгрудились под сводами воротной башни, забарабанили древками копий и рукоятками мечей.

Тщетно!

Город Переяславль-Рязанский не впустил своего князя.

Князь Константин бессильно сполз с коня, скинул с головы золочёный княжеский шлем — честь и гордость владетеля.

Всадники мурзы Асая и боярина Фёдора Шубы неумолимо приближались, и их было устрашающе много, чуть ли не по сотне на каждого телохранителя рязанского князя. Константин понял, что спасения нет, и приказал своим дружинникам сложить оружие.

   — Кровь будет напрасной... Прощайте, дружина верная...

В ров полетели мечи и копья дружинников, кинжалы, лёгкие боевые секиры. Оружие беззвучно падало и тонуло в вязкой зелёной тине, скопившейся на дне рва.

Сверху, с городской стены, донёсся сдавленный крик: «Ой, как же так, люди?!» Видно, немало людей смотрели через бойницы на бегство князя.

Беззвучно взметая копытами жёлтую пыль, накатывалась на князя Константина лавина чужих всадников. Среди татарских колпаков поблескивали железные шлемы боярских слуг. Вот они совсем рядом. Скатились с коней, набежали, поволокли князя Константина, выворачивая назад руки, — прочь от стены.

Насмешливый знакомый голос гаркнул в самое ухо:

   — Со свиданьицем, княже! Собирался ты привести меня в Рязань неволею, а я сам пришёл! То-то приятная встреча!

Константин Романович с трудом повернул голову, узнал:

   — И ты здесь, боярин Фёдор? Говорили про твою измену, да не поверил я... Впредь наука... Иуда ты! Иуда Искариот!

   — Неправда твоя, князь, и в словах видна! Фёдор Шуба в измене отроду не был! Забыл ты, князь, что не холоп тебе Шуба, а боярин извечный, слуга вольный. Отъехал на службу к князю Даниилу не изменой, но по древнему обычаю, как деды и прадеды делали, слуги вольные, а потому перед Богом и людьми — чист![47] Отринулся ты от правды, княже, а потому и ущерб терпишь...

Уже вслед князю Константину, снова склонившему голову на грудь, боярин Шуба крикнул совсем обидное, зловещее:

   — О науке на будущее говоришь? А того не знаешь, нужна ли тебе впредь наука княжеская. Может, не князь ты больше и князем не будешь. То-то!..

Возле холма, на котором по-прежнему стоял Даниил Александрович, пленённого рязанского князя переняли дружинники Шемяки Горюна, окружили плотным кольцом и повели к оврагу, подальше с глаз людских. Так распорядился Даниил Александрович: хоть и поверженный враг перед ним, но всё же князь остаётся князем, и смотреть простым людям на его унижение — негоже...