Во второй книге Данте часто повторяет образы и примеры из пятой главы четвертого трактата «Пира». Здесь мы встречаем перечень тех же древнеримских героев: Муций Сцевола, Деции, Марк Катон и, наконец, Эней. Данте ставит снова на пьедесталы статуи героев, консулов и императоров языческого Рима, низвергнутых средневековым христианством. Данте-гуманист утверждал, вступая в спор с богословами, что историческое чудо Римской империи не есть наваждение дьявола, ибо в дохристианской Римской империи он видел начало всемирного государства. Идеализируя античный Рим, он говорит о нем как об осуществителе права и всеобщего блага. Подобно гуманистам Возрождения, Данте подкрепляет свои идеи ссылками на авторов античности: «Законы всегда должны быть толкуемы ко благу республики. В противном случае они законы лишь по имени» («Первая риторика» Цицерона); «Закон — это узы человеческого общества» (Сенека). Данте предстает в своем сочинении поборником светского государства и древнеримской империи. С мечом римского права он борется против всех средневековых сил, которые начисто отрицают языческий Рим со всеми его законами и установлениями и едва терпят государство христианское, да и то лишь при условии его полного подчинения церкви.
Как защитник светского государства, Данте восстает против церковных притязаний на власть и авторитет в делах гражданских. Поэтому понятно, что произведение его вызвало живую отповедь и энергический протест в католической среде.
Данте пишет о том, что, когда родился основатель христианской религии, вышел указ императора Августа о переписи во всех пределах римского государства. Таким образом, Иисус родился как римский гражданин, подчиненный законам мировой Римской империи. Отсюда Данте довольно смело выводит, что его казнь при императоре Тиберии была с точки зрения божественного, а также римского права вполне «законной». В Христе, утверждает он, казнился ветхий Адам и грех падшего человечества… Конечно, такой образ мыслей не мог не показаться сугубо еретическим папским инквизиторам.