Данте

Угуччоне делла Фаджуола удалось после смерти Генриха VII захватить сначала Пизу, а вскоре и Лукку, где он властвовал, как Скалигеры в Вероне. Угуччоне знал Данте еще в первые годы его изгнания, в Ареццо. Данте нравился этот неустрашимый богатырь непомерной физической силы, и, видимо, чувство симпатии было взаимным.

В Лукке, городе взяточников, мелких политиканов и плохих поэтов, жила прекрасная и благородная дама, чье имя как бы вскользь упомянул поэт Бонаджунта из Лукки, с которым Данте в «Чистилище» вступил в спор о поэтическом стиле. Бонаджунта предсказывает флорентийцу (пророчество условно прозвучало в 1300 году), что в своих скитаниях Данте заедет в его родной город, и женщина по имени Джентукка, еще без покрывала, то есть незамужняя, облегчит поэту пребывание в Лукке. И больше ничего! Комментаторы усердно искали в Лукке даму, носящую имя Джентукка. В городских архивах и хрониках, обнаружили даже целых три Джентукки, живших в начале XIV века, но так как Бонаджунта не назвал фамилии, то до сего дня ее ни с кем идентифицировать невозможно. Из упоминания госпожи Джентукки в двадцать пятой песне «Чистилища» не следует создавать романтическую повесть о последней любви Данте. Нужно понять так: некая благодетельная и, очевидно, состоятельная дама приняла в свой дом уже немолодого изгнанника и помогла ему в течение некоторого времени не думать о крове и пище. Весьма вероятно, что Данте рекомендовал в этот дом всевластный в то время правитель Угуччоне. Можно думать, что в доме луккской госпожи к концу 1315 года Данте закончил «Ад». Во всяком случае, уже в 1317 году это произведение было известно в полных списках. В начале 1317 года судья Тьери ди Тано дельи Узеппи из Сан Джиминьяно цитировал «Ад» в регистре криминальных актов.

Данте не сказал доброго слова о жителях ни одного города, в котором ему пришлось жить, за исключением Равенны и, пожалуй, Вероны. Злоязычие его не пощадило и приютившую его Лукку. Во втором рве нижней части ада, со дна которого идет страшный смрад, хрюкают как свиньи льстецы. Среди них зоркое око Данте замечает белого гвельфа из Лукки Алессио Интерминелли, известного своей безудержной льстивостью (лесть — один из самых ненавистных Данте пороков). Данте, по-видимому, знал его лично. По соседству, в пятом рве, наполненном кипящей смолой и страшном своей необычайной чернотой, помещены казнокрады и мздоимцы. Граждане Лукки в изобилии населяют этот ров взяточников, подобно тому как в первом рве восьмого круга болонцы составляли основную массу сводников. Данте поместил в пятом рве некоего старшину из Лукки, вероятно Мартина Ботайо, влиятельного купца, одного из заправил местной политики, и Бон-тура Датти, самого большого луккского казнокрада. Заявление чертей, что Бонтура живет не на взятки, способно вызвать только улыбку. В сцене, где поэт все называет своими именами, где лексика становится обиходной, грубой, откровенной, а звуки слов жесткими и изобилующими столкновениями согласных, черти говорят сочным, образным языком простого народа. Они высмеивают даже святыни Лукки: святую Дзитту, почитавшуюся покровительницей города, и святой Лик — старинное распятие из черного дерева, которое и сейчас еще хранится в церкви св. Мартина. Измазанную смолой физиономию грешника черти уподобляют ни более ни менее, как черному лику распятия, особо чтимому в его родном городе. С издевкой один из чертей замечает пытающемуся вынырнуть из смолы казнокраду, что здесь не Серкьо (излюбленное место купания граждан Лукки), здесь, мол, плавать не просто!

Вероятно, в Лукке Данте услышал подробности о суде и расправе над тамплиерами. С тех пор как в 1309 году он покинул Францию, его закружил вихрь итальянских событий, и слухи о гонениях Филиппа Красивого на могущественный рыцарский орден доходили до его ушей лишь изредка и отрывочно. Немилосердному королю Франции удалось заставить слабодушного и корыстолюбивого папу Климента V исполнить его волю — уничтожить орден тамплиеров.