Данте

Страдающий Генрих, которого еще несколько часов назад трясла лихорадка, закрыл глаза. Если бы он хотя бы сколько-нибудь верил в недобрые предзнаменования, у него действительно были бы причины для печали. Как он стремился спасти итальянский народ, стать выше отдельных партий, начать борьбу с нуждой и нищетой! Но его добрая воля не была понята, его встретила жгучая ненависть, и только эгоизм и корыстолюбие искали помощи у трона. Поэтому повелитель, стоявший выше толпы, в конце концов вынужден был стать на сторону одной партии. А как печально все выглядело тогда в Риме во время коронования императорской короной, когда только угрозы и насилие вынудили трех прибывших из Авиньона кардиналов увенчать германского короля императорской короной, да к тому же в Латеранском дворце, а не в соборе Святого Петра, который был недосягаем, ибо его обороняли римские солдаты! Во время торжественного пира вокруг свистели вражеские стрелы! И даже у «верных императору» римлян эта верность исчезла подобно снегу под жаркими лучами солнца, когда дело дошло до уплаты налога только что коронованному императору — лишь евреи по обе стороны Тибра уплатили тогда установленные налоги!

О, Генрих Люксембургский прекрасно знал, что даже преданные друзья называют его непрактичным фантазером, мечтателем!

Император открыл глаза.

— Простите, господа, — произнес он тихим голосом, — я все еще чувствую себя не вполне здоровым. Но не думайте, что объяснение, которое дал недавно господин настоятель, способно лишить меня мужества! Подобные астрологические предсказания двусмысленны и обманчивы, как в прежние времена предсказания Дельфийского оракула[73], поэтому разумные люди не должны придавать им серьезного значения. Разве я когда-нибудь претендовал на то, чтобы завладеть всем светом? Быть таким властителем, как Александр или Цезарь? Или я перешагнул через Альпы, гонимый тщеславием или преступной страстью к кровопролитию? Я прекрасно знаю, что все вы, мои друзья, охотнее остались бы дома, в Германии, в том числе и я, можете мне поверить! Но я призван был решить задачу, поставленную мне Господом, в качестве справедливого императора способствовать установлению мира и благоденствия в империи. Здесь я не мог проявить малодушия! Короли и орлы должны стремиться ввысь! И я надеюсь, что и Флоренция еще поймет, что идет на пользу установлению в ней мира. А если сама не додумается, придется принудить ее к повиновению!

Вскоре Генриху пришлось убедиться, что силой ему Флоренцию не взять. А надежды, что гордый народ покорится по своей воле, император уже давно похоронил. В ночь на тридцать первое октября, в канун праздника Всех Святых, он приказал собрать и погрузить походные палатки и предать лагерь огню, готовясь вступить в бой с неприятелем. Во Флоренции развернули боевые знамена, а набат призвал войска собраться на рыночной площади. И только в разгар следующего дня удалось вывести войска из ворот организованным порядком. Вскоре выяснилось, что император готов завязать сражение, однако, несмотря на тройной перевес в живой силе, флорентийские войска вступить в бой не осмелились…

Наступил новый год, полный борьбы и забот. Положение императора неуклонно ухудшалось. Его войска таяли — сказывался недостаток провианта и денег. Но величие его духа оказалось сильнее нужды. Успех не мог спровоцировать его на бахвальство и зазнайство — неудача была не в состоянии сломить его мужества! Напротив, дух его креп, а энергия росла. У него родился простой план: «Я не стану больше сражаться с Флоренцией и всей остальной Тосканой! Я возьму быка за рога, брошу все свои силы на борьбу с Робертом Неаполитанским и отберу у него его земли, потому что властитель Италии — я!»

Жребий был брошен. Корабли собрались плыть на юг. Там, в Неаполе, где сидели потомки гнусного Карла Анжуйского, который казнил Конрадина и завладел его наследством, там предстояло взвиться императорским орлам! И пусть даже Папа Климент, находящийся под французским влиянием, угрожает предать Генриха анафеме, если он вступит в Неаполь, — император Генрих мужественно и смело смотрит в будущее. Он верит в свое благородное дело, в храбрость своих немецких и итальянских сторонников, в военный флот города Пизы и союзной Сицилии, верит он и в немецкое войско под командованием своего младшего сына, короля Богемии, которое готовится перебраться через Альпы!

— Если Бог на нашей стороне, — утешает он себя, — ни Папа, ни Церковь не сумеют нас погубить, пока мы не разгневаем Господа!

В Пизе Генрих собрал свои силы и на весь мир провозгласил, что король Неаполитанский приговаривается к смерти за преступления против императора. И мир затаил дыхание. Скоро судья вынесет приговор, скоро Италия станет единой!

Восьмого августа 1313 года император вместе с войском выступил в путь, чтобы вершить расправу. Король Роберт уже смирился с тем, что спасти его может только одно — бегство во Францию!

Бежать ему не пришлось…