Данте

– Стрижка тебе идёт, но длинные мне нравились гораздо больше. Не отстригай больше. Прошу, Ангел.

А потом его пальцы касаются моей щеки, невольно вздрагиваю – как будто меня касается оголённым проводом под напряжением. Всего одно прикосновение, а у меня в животе всё сжимается. Мое тело откликается на его прикосновение дрожью, но я стою неподвижно, широко раскрыв глаза, гляжу ему в лицо.

Его указательный палец скользят к моим губам, по линии подбородка, затем по шее, поставляя мурашки и заставляя меня сильнее дрожать.

Мы стоим так близко друг к другу, что чувствую его тёплое дыхание.

Он убирает руку, и я снова вздрагиваю, словно меня лишили чего-то важного. Сглатываю ком в горле. Как загипнотизированная смотрю на него, и видимо из-за начавшейся простуды туго соображаю.

– Ты не против омлета? Или лучше приготовить яичницу?

На его слова лишь пожимаю плечами и одновременно, согласно киваю, тут же скрываюсь за дверью.

Слышу, что он негромко смеётся.

Я ещё вчера его ненавидела. А сегодня позволяю ухаживать за собой и готовить мне завтрак.

Может, это не он псих, а я сошла с ума?

* * *

Когда выхожу из ванной, снова застываю истуканом.

Большой мужчина шустро и ловко готовит на моей крошечной кухне.

Наблюдать за Денисом необычно, непривычно. Смятение туманит мой разум, и я смотрю на мужчину как заворожённая.

Он видит меня и что-то говорит. Не понимаю ни слова, потому что в мои уши залетела какая-то странная музыка. Или это не музыка, а моё сердце отбивает столь странный ритм?

– Что ты сказал? – хмурюсь я и сжимаю в руке градусник.

– Говорю: живо в кровать! – повторяет он с улыбкой. – Или отнести на руках?

– Ой, нет… – смущаюсь на его слова. – Я сама…

Быстро добегаю до кровати, кутаясь в одеяло, и забираюсь в кровать.

Сую градусник подмышку и закрываю глаза.

«Да уж, Егорова, кажется, простуда расквасила твои мозги, раз ты позволяешь этому типу ошиваться и хозяйничать в собственном доме», – ворчит внутренний голос.

А мне так хреново, что шлю его гулять лесом. И неожиданно проваливаюсь в полудрёму.

Присутствие Дениса как-то перестаёт напрягать меня, и если честно это удивительно.

Готовя завтрак, Денис не замолкает ни на минуту. Его бархатный, обволакивающий и лаковый голос звучит как колыбельная – успокаивает и как будто исцеляет.

Он говорит обо всём и ни о чём.

Рассказывает о том, что на каком-то там озере в это время года очень красивые закаты. Что его матушка готовит самый вкусный в мире медовый торт. Что он сладкоежка.

Потом его голос и его непринуждённая, уверенная суета на кухне превращается лишь в поток приятных звуков.

Сковывающее мышцы и плечи напряжение тает, и я расслабилась окончательно. Его голос дарит мне покой. Кажется, я улыбаюсь?

Понятия не имею, сколько я продремала, но вскоре ощущаю тепло рядом с собой, и прохладная рука ложится на мой лоб.

Вздрагиваю и медленно раскрываю глаза. Облизнув губы, сонно вздыхаю. Простуда делает меня крайне неактивной и вялой.

Денис смотрит на меня очень внимательно, словно пытается найти какой-то важный ответ на свой вопрос.

Мы вечность молча смотрим друг на друга.

Денис не сводит с меня пристального взгляда, отчего моё сердце, словно сумасшедшее, начинает колотиться в груди.

Внутри всё дрожит и трепещет, когда он очень медленно и осторожно, словно боится спугнуть, отводит в сторону одеяло, кладёт ладонь на мой живот и вдруг ныряет под пижамную рубашку.

Вздрагиваю, взволнованно сморю на него расширенными от удивления глазами. Мне бы возмутиться как обычно, оттолкнуть его или просто сказать «нет», но к своему собственному удивлению молчу, словно проглотила язык, начинаю дышать шумно, часто, рвано и смотрю-смотрю-смотрю на него.

Тело охватывает странное чувство, мне кажется, словно я начинаю парить в воздухе, когда его рука вдруг медленно ползёт по моей обнажённой коже вверх, вызывая мурашки, находит грудь и очень нежно накрывает сначала одну, затем другую.

Мой мир словно бы замирает. И внезапно приходит понимание: то, что я чувствую – это чёртовы бабочки в животе!

С губ срывается удивлённый полувздох-полустон.

Смотрю на мужчину и вижу, как его грудь тяжело и часто вздымается.

Теперь и другая его рука забирается под рубашку, и ласкает мою грудь. Пальцы сминают плоть, медленно ласкают соски, и было в этом что-то непривычное, странное, но очень завораживающее.

Как-то резко он прекращает эту неожиданную ласку, убирает от меня руки с таким мученическим выражением на лице, словно у кота из-под носа убрали миску со сливками.

Денис одёргивает на мне рубашку и достаёт у меня из-под мышки градусник. Накрывает одеялом и смотрит, сколько набежало.

– Бл… Чёрт, – произносит он и поднимает на меня встревоженный взгляд.

– Что? Тридцать семь температура? – улыбаюсь я, делая вид, что только что не позволяла мужчине лапать себя.

– Тридцать восемь и пять, – говорит Денис мрачно. И добавляет уверенно: – Но ничего, сейчас приедет доктор и поможет тебе.

Пожимаю плечами.

Тридцать восемь и пять – не новость для меня. Причём температура хоть и высокая, но я нормально её переношу. А вот тридцать девять и пять меня реально подкашивает.