Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том I

София. Погоди. Все, что ты до сих, пор слышал, только цветочки.

Саулин. Говори же,

София. Вчера в день праздника победы богов над Гигантами, сейчас же после пира, та, что одна владычествует над вещественною природой, и благодаря которой наслаждается все, что наслаждается в поднебесной:

Матерь Энеева племени, радость людей и бессмертных,

Ты, о! Венера благая, что между светилами неба

Свет проливаешь свой радостный на судоходное море,

И плодоносную землю. Все сущие в мире созданья

Зиждятся только тобой и видят лучистое солнце.

Перед тобой облака разгоняются светом, богиня,

Где появляешься ты, там земля вся пестреет цветами,

Пышным нарядом своим улыбается тихое море,

И примиренное небо все блещет лучистым сияньем,

Как только милый свой лик открывает весна молодая, —

приказав открыть бал, предстала перед Юпитером с таким изяществом, что смогла бы утешить и очаровать мрачного Харона, и по обычаю первая подала руку Юпитеру. Последний, вместо того, чтобы, как заведено, повторяю, обнять ее левой рукой и прижать грудь к груди, а двумя первыми пальцами правой взять ее за нижнюю губку, приложив уста к устам, зубы к зубам, язык к языку (ласки более страстные, чем приличествует отцу и дочери), и с ней в таком виде выступить на бал, – вместо всего этого Юпитер вчера, прижав правую руку к сердцу и отстранив Венеру назад (как будто говоря: Noli me tangere), с сострадательным видом и лицом, полным благочестия, рек ей: «Ах, Венера, Венера! Неужели ты раз навсегда не задумаешься над нашим положением и в частности над своим? Подумай-ка, справедливо ли воображают о нас люди, будто тот, кто стар – вечно стар, кто молод – вечно молод, кто мальчик – вечно мальчик, и так все пребывает на вечные времена таким же, как оно было, когда мы вознесены были с земли на небо. Не думаешь ли ты, что, если там наши изображения и портреты представляют всегда одно и то же зрелище, так и здесь не происходит никаких изменений и перемен в нашем телесном составе? Сегодня по поводу праздника мне вспомнилось, каким я был в те времена, когда разил молниями и побеждал гордых Гигантов, которые осмелились взгромоздить на Оссу Пелию и на Пелию Олимп: когда я смог низвергнуть в мрачные пещеры бездонного Орка дикого Бриарея, которому Мать-Земля дала сто плеч и сто рук, чтобы бросать скалы на богов и завоевывать небо: когда я привязал дерзкого Тифоея там, где Тирренское море сливается с Ионическим, прикрепив его на острове Тринакрии, назначив остров вечной гробницей для живого тела гитана. Недаром говорит поэт: