Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

В первом стихе «Божественной комедии» используется императивное, присваивающее «наша», уже здесь происходит выбор. Это действительно ответственность, поэт даже назовет ее прекрасным словом — «милость» к самим себе. Будьте милосердны, нежны по отношению к самим себе, любите себя. Для того, чтобы начать жизненный путь, мы должны иметь хотя бы немного любви к себе, немного уважения, давайте начнем хотя бы с этого малого.

Строка «Земную [нашу] жизнь пройдя до половины» может показаться неимоверно простой, но это далеко не так. Путешествие поэта начинается в Страстную неделю 1300 года, когда Данте исполнилось ровно тридцать пять лет. Известный псалом (Пс. 89: 10) гласит: «Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет» — следовательно, тридцать пять лет представляют собой середину жизни. Более того, год, в котором он совершает свое знаменательное путешествие к спасению и показывает, что оно доступно людям, — это Юбилейный год, год первого Юбилея в христианской истории. Год благодати, прощения и празднования спасения[47].

Но и это не все: именно в 1300-м году Данте был избран одним из приоров флорентийской коммуны. Во всем достигнув успеха, он мог бы заявить: «Я в полном порядке, я создал и обеспечил семью, я успешен в политике, у меня все получилось». Однако он словно говорит: «В этом году я достиг всего; но именно сейчас я начинаю честно смотреть на себя, на свою жизнь и свою историю. И что же я могу сказать о жизни, истории и себе? Я достиг достатка, успеха в политике и в отношениях с женщиной (у меня есть вилла на море, счет в банке, здоровье — могли бы добавить мы). Но, имея все это, я все равно не приблизился к главному в жизни, потому что главное — это свет. Можно ли любить так, как заповедал Господь, иметь возможность пожать руку тому, кого называешь другом, и понимать, что это значит? Может ли быть, что смерть Беатриче и все смерти, с которыми встречаются люди, — это не конец? И что могу сказать я, оказавшись лицом к лицу с этой неугасаемой потребностью жизни? Что я могу сделать в одиночку? Ничего — я словно ослеп».

Таково основополагающее условие человеческого существования: с точки зрения природы человек — слеп, ибо не в нас свет. Если мы будем честны и искренни сами с собой, то что мы скажем о себе самих? Лишь об острой нужде видеть и о неспособности видеть.

«Земную жизнь пройдя до половины» — когда-то я думал, что все в этой строке понимаю, но должен признать, что был слеп: «Я очутился в сумрачном лесу, / Утратив правый путь во тьме долины». Постараемся искренне и честно ответить: разве есть другое определение, столь точно описывающее, чем мы являемся, наш каждодневный опыт?..

Вокруг нас страдают и умирают люди, а мы ничего не можем с этим поделать, потому что истина словно ускользает от нас, и порой кажется, что смерть, зло лишают нас всего. И детям знакомо это, потому что в чем-то они менее защищены, чем мы. Цинизм взрослых порой похож на бетонную плиту, закрывшую доступ к их желанию, дети же в этом смысле более непосредственны, может быть, более ранимы, но неиспорченны. Я всегда говорю ученикам: «Если вечером в субботу или воскресенье вы идете спать, чувствуя горечь из-за того, что выходные не оправдали ваших ожиданий (иногда я читаю им „Субботу в деревне“ Леопарди), то вам следует честно сказать себе: „Я очутился в сумрачном лесу, эта жизнь нуждается в свете“». Bедь в темноте, даже не желая того, мы можем причинить боль как самим себе, так и другим. Необходимо, чтобы жизнь озарил некий свет, а без света разве это жизнь?

Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Так горек он, что смерть едва ль не слаще.

Что это за жизнь, если мы живем слепо и абсурдно, сталкиваясь с предательством того обещания, с которым пришли в мир? Это жизнь настолько горькая, безрадостная и безысходная, что мы проживаем ее, словно уже умерли. Это не жизнь, если «смерть едва ль не слаще».

Но — и вот решающие слова, о которых я уже упоминал:

Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.

Мы находим здесь поразительное понимание непрерывности пути: если поддаться этой слепоте, она определит дальнейший путь. Чтобы продвинуться в поиске добра, содержащегося в жизни, нужно начать с того, что, трезво оценивая свое человеческое положение, не страшиться его. Наша слабость, наша уязвимость, наша ничтожность, наша неспособность спасти жизнь свою и наших детей, жен, мужей и друзей — это бессилие может стать нашей силой. Оно должно преобразиться в молитву, в неустанный поиск блага.