— Не знаю. Может, пилигримы по пути в Рим, или скоморохи, или солдаты из отрядов, разбежавшихся в Имоле. Им там месяцами не платят, и они дезертируют, а потом идут к Апеннинам и грабят всех на своем пути. А еще больше боятся, — сказал Менико на ухо поэту, — что это шайки еретиков, появившихся у нас, чтобы опустошить всю Италию! Нам надо быть наготове!
— Шайки еретиков? Откуда же их так много?
— В Лангедоке, кажется, опять чума, — по-прежнему шептал Менико. — Там не обошлось без богомерзких катаров и евреев с их отравой. Опасаются, что некоторые из них уже пробрались во Флоренцию и готовят захват города своими сообщниками. А как нам им в этом помешать? Ворота постоянно открыты, и в город валит всякий сброд в надежде заработать.
Данте невольно кивнул головой, взглянув на царившую вокруг суматоху. Десятки неизвестных ему людей пихали друг друга из-за кусочка мостовой, чтобы выложить на ней свои товары, или слонялись без дела, в надежде, что судьба вдруг пошлет им какую-нибудь поживу. Еще несколько лет назад поэт знал по именам всех жителей своего квартала да и почти всех остальных граждан Флоренции. За последние же десять лет город невероятно разросся, непреодолимо притягивая к себе крестьян со всей Тосканы, и человеческое море давно уже выплеснулось за пределы старых стен.
— И это называют процветанием! — продолжал Менико. — А по-моему, это форменное безобразие. Мир стареет, а годы приносят лишь новые бедствия. Кругом хамство и разврат. Взгляните-ка на этих женщин!
С этими словами он показал пальцем на трех молодых особ, одетых в платья кричащих тонов с такими большими вырезами, что из них почти вываливалась грудь. Они похотливо подмигивали прохожим, пытаясь привлечь их внимание.
— Да еще несколько лет назад, при Джано делла Белла, их бросили бы в тюрьму за такие платья. А теперь!..
Данте молча кивнул. Он понимал, что жаловаться бесполезно, и хныканье Менико его только раздражало.
— А теперь мы дошли до того, что у нас появились и продажные мужчины!
— Содомиты?
— Да, мессир Данте. Эти гнусные развратники кишат в таверне у Чеккерино!
Поэт усмехнулся. Он уже не впервые слышал об этой таверне. А ведь она не единственная! Во Флоренции полно заведений, где тайком встречаются любители мужеложства, чтобы предаться своим противоестественным утехам.
— Говорят, Флоренция теперь славится в мире не только своими тканями, но и своими извращенцами!
— Но ведь они далеко не все флорентийцы! — возразил Менико. — У Чеккерино собираются в основном чужестранцы, которых у нас с каждым днем все больше и больше!
— И что же это за чужестранцы? — заинтересовался Данте. — Откуда они? И куда смотрит стража?
— Что вы хотите от стражи?! Да к дверям этой таверны противно даже подойти! — махнув рукой, вздохнул Менико. — Теперь туда приличные мужчины не ходят… Кроме того, наша стража побаивается тамошних завсегдатаев. Они же не все, как женщины. Там встречаются настоящие головорезы. Они же одним ударом прикончат быка! С такими опасно связываться!
Менико продолжал тараторить, проклиная и развратников, и тех, кто поощряет разврат, но Данте больше его не слушал.
Он чувствовал, что злодеяния совершили люди, прибывшие издалека. Флоренция стала для них театральными декорациями, в которых они начали разыгрывать спектакль, написанный в других краях.
Все игравшие в нем актеры прибыли во Флоренцию из чужих стран. Возможно, они ждали кого-то еще… А где лучше всего укрыться от любопытных глаз чужестранцу, если не в таверне, куда не сует носа даже стража!
Данте вспомнил слова молодого Франческино Колонны: «Когда мы все соберемся!» — Где же им всем собираться, как не у Чеккерино!
На улице не было никого, кроме роющихся в помоях бродячих собак. Однако из окошек до поэта доносились приглушенные звуки голосов несчастных, вынужденных влачить жалкое существование в этих лачугах.
Наконец Данте добрался до цели. Вдали уже виднелась темная масса городских стен, на вершине которых мигали факелы стражников. В стороне от мостовой стояло несколько мраморных колонн высотой не менее пяти локтей. На некоторых из них даже сохранились капители. Перед ними виднелись остатки лестницы. Когда-то здесь стоял храм, в котором поклонялись какому-то забытому божеству. Теперь же вместо храма тут высились стены из кусков грубого туфа. Сложенное из них строение могло бы соперничать размерами с Дворцом Приоров. Или с крупным монастырем. Или с дворцом правосудия. Или даже с дворцом какого-нибудь языческого царька. Однако это был не дворец, а пользовавшаяся дурной славой по всей Флоренции таверна Чеккерино.