Данте. Преступление света

А вдруг епископ называл «неполным человеком» ребенка, ставшего орудием в руках изменников? Ребенка, возненавидевшего отца, внезапно отрекшегося от него в лице его обожаемой матери? Такая обида вполне могла иметь трагические последствия, прервавшие императорскую династию и погубившие империю. И вот теперь, во Флоренции, эта обида повлекла за собой новую трагедию — смерть людей, съехавшихся сюда со всех концов света.

Поэт невольно ужаснулся страшной драме, разыгравшейся в его родном городе, чьи привычные звуки проникали даже в эту келью, заключившую в своих каменных объятиях мертвого Арриго и живого Данте. Прислушиваясь к городскому шуму, поэт видел мысленным взором улицы, площади и дома — эти вместилища жестокости, коварства и предательства, готовые в любой момент вырваться на свободу.

О, это не Флоренция, а настоящий город Дит![54] В нем не гостит добродетель, но демоны стоят на страже у всех дверей!

Итак, Арриго умертвил человека, которого считал своим отцом, с помощью этого кубка. Но как же он это сделал?

После заговора баронов Фридрих стал крайне подозрительным, и всю его пищу обязательно пробовали верные телохранители-сарацины. Даже если яд разбавили, чтобы он подействовал не сразу, его телохранители впоследствии тоже скончались бы, и это обязательно стало бы известно…

А может, Фридрих проявил невнимательность, слишком доверившись своему незаконнорожденному сыну, которого привык видеть при своем дворе с малых лет и на которого больше не обращал внимания?..

Потом Данте вспомнил, что аконит не обязательно глотать, чтобы умереть. Во время учебы он видел, как в судорогах умирал кролик, которому в ухо накапали настойку аконита.

Возможно, в ножке кубка есть какое-то острие, которым император поранил себе палец?

Золотой кубок сверкал в маленькой келье нестерпимо ярким блеском. Затаив дыхание, Данте осторожно его взял, поднял на высоту глаз с видом священнослужителя, совершающего таинственный обряд, и внимательно изучил край кубка, к которому когда-то прикасались губы Фридриха, но не обнаружил там ничего необычного.

Закрыв глаза, Данте вновь задумался об участи императора. Его набальзамированное тело ныне покоится в Палермо. Но где же его вырванное из груди сердце? Пожалуй, в этой келье его стук гораздо громче, чем в том саркофаге, в котором покоятся бренные останки Фридриха, облаченные в полуистлевшие роскошные одеяния… Может, именно в этом смысл пророчества Михаила Скота, сказавшего: «Sub flore morieris» — «Ты умрешь под цветком». А может — во Флоренции!

А вдруг огромное здание, сгоревшее на землях Кавальканти, должно было стать кенотафом[55] Фридриха, построенном якобы для того, чтобы увековечить его память, а на самом деле — чтобы скрыть давнишнее преступление… Неужели Арриго хотел короноваться в этом сооружении, повторявшем своей формой замок Кастель дель Монте, окруженный волшебными зеркалами, бесконечно повторяющими в своих отражениях его образ в зените славы?!

Содрогнувшись при мысли о безумии такого замысла, Данте вспомнил Нерона, повелевшего соорудить себе трон, двигавшийся вместе с Солнцем. Арриго же, кажется, желал сам стать светилом среди сверкающих отражений!

Открыв глаза, поэт поморщился от блеска кубка, сверкавшего у него в руке, и задумался о своем незавершенном произведении. Неужели ему не хватит таланта закончить задуманное?! А что, если он прямо сейчас держит в руках предмет, способный подсказать ему то, что он так долго и тщетно ищет — форму рая. Огромный золотой кубок, подобный тому, из которого испил свою смерть Фридрих, но размером с необъятное небо, чтобы вместить в себя и омыть от всякой скверны души блаженных!..

Внезапно подумав о том, насколько кощунственен такой образ, Данте поспешно поставил кубок на стол. Раздался металлический щелчок. Поэт тут же поднес свечу к кубку и стал внимательно его разглядывать. Он хорошо видел изящные изгибы его ножки, на которой были симметрично изображены два человеческих лица.

Тень двуликого человека, о которой говорил Марчелло! Девятая тень… Что же хотел этим сказать старый медик?

Взяв кубок, Данте вновь поставил его на стол. Опять раздался еле слышный щелчок. Поэт повторил этот опыт, и ему показалось, что ножка кубка не прочно прикреплена к его чаше. Значит, это произведение искусства не монолитно, а состоит, по меньшей мере, из двух частей! Поэт еще раз стукнул кубком о стол, а потом с разочарованным видом уселся на стул. Проклятый кубок оставался таким же, как прежде. Из него не полезли отравленные шипы.

Данте не знал, что еще предпринять, но его не покидала уверенность в том, что стоящий перед ним кубок совсем не прост. Обхватив голову руками, поэт шарил глазами по келье в поисках подсказки. Потом его озарила мысль.

Девять! Именно это число старец Марчелло считал судьбоносным!