Дантон

Батальоны, весь день стоявшие у дворца, словно растворились в воздухе, остались лишь незначительные посты. В затихшем зале свет был погашен: значит, заседание окончилось.

Не веря своим глазам, Манон обратилась к группе санкюлотов:

– Что, граждане, неужели все прошло хорошо?

– О, как нельзя лучше! Они перецеловались и вон там, у дерева Свободы, спели «Марсельезу»…

У Манон стучало в висках.

«Перецеловались… Спели „Марсельезу“… Уж не бред ли все это?..»

Дальнейшие расспросы подтвердили услышанное. Да, депутаты пришли к соглашению. Комиссия двенадцати распущена, все ее дела переданы Комитету общественного спасения, но никто из бриссотинцев не обижен. Все они, провожаемые волонтерами из буржуазных секций, спокойно разошлись по своим квартирам…

Ничего другого, как идти к себе домой, не оставалось и Манон Ролан. Ей хотелось плакать от радости. Правда, радость была отравлена тем, что виновником ее оказался ненавистный Дантон…

На душе у Манон все же было неспокойно…

Кто совершенно спокойно спал в ночь на 1 июня, так это Жорж Дантон.

Давно уже он не испытывал такого удовлетворения, как сегодня. Недаром он, Барер и их единомышленники потрудились до седьмого пота. Как ни лезли на рожон эти идиоты бриссотинцы, они все-таки спасены. Мало того: его Комитет, присвоив все функции уничтоженной Комиссии двенадцати, еще более усилил свою власть. Теперь он, Жорж, действительно на коне! Сколько ни спорили и ни кричали, как ни возмущались крайние, «болото» в последний момент поддержало своего вождя и послушно проголосовало за предложение Барера…

Значит, все в порядке. Так будет и впредь.

Всегда использовавший силу народа, Дантон забыл на этот раз, что народ – несокрушимая сила, что народ имеет свой могучий голос, голос, перед которым не устоят ни одна Комиссия и ни один Комитет. Он забыл, что битва еще не кончена, что за сегодняшним днем неизбежно наступит завтрашний, что за маем следует июнь.

А новый день, заря которого уже начинала заниматься на бледном небе, готовил соглашателю и его подопечным много неожиданного и неприятного…

В то время как Жорж наслаждался сладкими сновидениями, Революционный комитет, Коммуна и клубы бодрствовали.

В Ратуше и у якобинцев происходили оживленные дебаты.

Варле выражал недовольство результатами дня и обвинял во всем Шомета и Паша. Мэр, облеченный законной властью, – только препятствие для восстания! Ему бы вообще не следовало выходить из дому!

Эбер возражал. Он, напротив, считал, что день 31 мая пропал даром лишь вследствие излишней торопливости Революционного комитета.

Но споры и распри вряд ли могли что исправить.

Это хорошо понимал Билло-Варенн, который так резюмировал у якобинцев суть дела:

– Пока все проведено только наполовину… Главное – не дать, чтобы народ остыл…

К шести часам утра 1 июня в этом смысле и было составлено воззвание Революционного комитета к.48 секциям.

Подчеркивая, что первая, предварительная победа одержана, что жирондистской Комиссии больше не существует, воззвание предостерегало граждан от излишней самоуспокоенности. То, что сделано, – это лишь начало. «По тому, что народ совершил вчера, можно предвидеть то, что он совершит сегодня. Граждане, оставайтесь в полной боевой готовности!»

Утро 1 июня начиналось, как обычно. Труженики спешили на работу. В мастерских застучали топоры, завизжали пилы. В учреждениях клерки занялись своими бумагами. Открывались лавки, у которых с ночи дежурили ленты очередей.

Депутаты, шествовавшие в Конвент, констатировали, один – с удивлением, другие – с радостью, этот повсеместный переход к будничным делам.

Все утреннее заседание занял обширный доклад Барера.

Докладчик, отмечая полное спокойствие в столице, заверял своих коллег, что все страшное осталось позади. Впрочем, и страшного-то ничего не было: народ держал себя с достоинством, петиционеры – с тактом. Ни единой жизни не угрожала опасность. Со стороны Конвента, окруженного почтительными и энергичными санкюлотами, все окончилось тем, что благоразумно улаженные несправедливости подготовили полное и общее примирение…

Прежде чем начались прения, председатель объявил заседание оконченным.

«Примирители» спешили покинуть зал. Нужно было как следует отпраздновать свой блестящий успех.

Но если в первой половине дня группа Дантона – Барера могла испытывать радость и тешить себя иллюзиями, то на исходе того же дня эта радость должна была померкнуть, а иллюзии – рассыпаться в прах.

Анрио не распустил народных войск. Напротив, он держал их наготове и ожидал только сигнала.

В пять часов вечера сигнал был дан.

Неустрашимый Марат, явившись в Ратушу, произнес полную огня призывную речь. Под общие аплодисменты Друг народа поднялся на башню Ратуши и сам ударил в набат.

Тотчас же откликнулись десятки секционных колоколов.

Столица вновь загудела.

Под этот не прекращающийся ни на секунду звон окончился вечер, прошла ночь и наступило следующее утро. Оно ничем не напоминало утра прошедшего дня.

На этот раз Конвент действительно был полностью окружен армией революции.