Дао и дзен

Таким образом, его точка зрения отнюдь не монистична. Он не считает, что все явления - это Одно, потому что, строго говоря, не было и нет никаких "вещей", которые объединяются в Одно. Объединение - это такая же майя, как и разделение. В связи с этим и индуисты, и буддисты предпочитают говорить о реальности как о "не-дуальной", а не единой, ибо представление о едином подразумевает понятие о множественном. Учение о майе есть, таким образом, учение относительности. Оно гласит, что предметы, явления и события имеют границы не по самой своей природе, а лишь в человеческом описании; и способ, которым мы описываем (или разделяем) их, относителен, он зависит от разных точек зрения.

Возьмем, например, событие, которое называется Первой Мировой Войной. Нетрудно заметить, что только с весьма условной точки зрения можно считать, что она началась 4 августа 1914 года и кончилась 11 ноября 1918. Историки могут открыть "подлинное" начало войны и окончание ее много раньше и позднее указанных дат. Ведь события могут расщепляться и сливаться в одно, как шарики ртути, в зависимости от изменчивой моды исторической науки. Границы событий скорее конвенциональны, чем естественны, и это видно также на примере жизни человека, которая, как известно, отсчитывается с момента родов, - в то время как ее можно было бы отсчитывать и с момента зачатия, и с момента отнятия от груди.

Подобным же образом легко увидеть конвенциональный характер отдельных предметов. Обычно человеческий организм понимается как целое, хотя с точки зрения физиологической - это столько предметов, сколько в нем частей или органов, а с точки зрения социологической - это всего лишь частичка более крупного целого, которое называется нацией или классом.

Конечно, мир природы изобилует поверхностями и линиями, участками плотными и пустыми, и мы пользуемся всем этим для проведения границ между явлениями и предметами. Но учение о майе гласит, что эти формы (рупа) не имеют "своебытия", "само-природы" - свабхавы, они существуют не по собственному праву, но лишь в отношении к другому. Так, твердое тело не может быть определено вне соотнесенности с пространством. В этом смысле твердое тело и пространство, звук и тишина, существующий и несуществующий, фигура и фон - неотделимы друг от друга, взаимосвязаны, или "взаимовозникающи". Только благодаря майе или конвенциональному разделению они воспринимаются по отдельности.

Индийская философия рассматривает форму - или (рупа) как майю, потому что она непостоянна. Когда в индуистских или буддийских текстах говорится о "пустом" или "иллюзорном" характере видимого мира природы - в отличие от конвенционального мира предметов - подразумевается именно непостоянство его форм. Форма - это поток, и поэтому она - майя в несколько более широком смысле слова, в том смысле, что ее нельзя зафиксировать, схватить. Форма это майя, когда ум пытается постичь ее и подчинить себе, заключить в твердые категории мысли, то есть обозначить именами (нама) и словами. Ибо это как раз те самые существительные и глаголы, с помощью которых конструируются абстрактные и понятийные категории Вещей и событий.

Чтобы выполнить свое назначение, имена и термины должны по необходимости, как всякая единица измерения, быть определенными и постоянными. Но они так хорошо - в ограниченном смысле - справляются со своей задачей, что человек подвергается постоянному искушению смешать эти измерения с измеряемым миром, отождествлять деньги с богатством, зафиксированную конвенцию с изменяющейся реальностью. Однако в той мере, в какой он отождествляет себя и свою жизнь с этими косными и пустыми трафаретами-определениями, он обрекает себя на постоянное разочарование того, кто пытается набрать воду решетом. Поэтому индийская философия неустанно напоминает, как глупо охотиться за вещами, требовать постоянства от отдельных существ или явлений - во всем этом она видит лишь ослепленность призраками, завороженность абстрактными мерками ума (манас). [13]

Майя, таким образом, приравнивается к понятию намарупа, с "именем-и-формой", - стремлением разума уловить текучие формы природы в ячейках фиксированной классификации. Но стоит понять, что в конечном счете форма - пуста, - в том смысле, что она неуловима и неизмерима - мир форм становится уже не майей, а Брахманом. Формальный мир становится реальным в тот самый миг, когда его перестают удерживать, когда перестают сопротивляться его изменчивой текучести. Ибо именно преходящесть мира и является знаком его божественности, его истинного тождества с неделимой и неизмеримой бесконечностью Брахмана.