Дар

Ей оставалось два варианта: или убедиться в собственном сумасшествии, или уверовать, что свершилось чудо и эта жуткая картина, этот груз, который она тащила безмолвно и покорно, начала наконец поддаваться. Сверхъестественная природа этого холста оставалась по-прежнему непостижимой уму, но Рина продвинулась в своём труде. Она написала бокал. Этот дурацкий бокал, который не давался её кисти так долго, она написала за два вечера, стоило только напиться с Линой. Истина оказалась в вине — в самом прямом смысле. Это было и смешно, и жутко.

Бокал резал ей сердце стеклянным блеском своей правды — самая страшная и пронзительная деталь картины. Страшнее, чем само лицо. Нет, если вглядеться, лицо совсем не было пугающим. Наоборот — его озарял неземной покой, ласковый, горьковатый. Просто от него оторопь брала и становилось не по себе. Накатывал такой клубок чувств, что хоть рыдай. Но его Рина ещё не до конца прописала, только в общих чертах, остальное ещё жило в задумке — там, перед мысленным взором. Там ещё было что сказать. И на чём застопориться. Уфф… Если лицо она будет писать столько же, сколько этот бокал, эта картина по праву заслужит звание самого длинного «долгостроя» в её творчестве.

У Рины состоялись четыре персональные выставки с начала работы над этим полотном. Всё равно что у поэта — четыре тома стихов. Или у романиста — четыре романа.

Бессонница посещала её снова, и не единожды. Рина пыталась совладать с нею подсказанным Линой приёмом — представив себе кота. Но он, зараза этакий, не представлялся! Как ни укладывалась Рина в удобной позе, как ни считала вдохи-выдохи, пушистое мурчало не желало являться по её зову.

Тогда она открыла синий экран с надписью «Бессонница».

— Лина, твой котяра не желает мне являться, — пожаловалась она.

«Тебе снова не спится?»

— Есть такое дело.

«Как твоя картина?»

— Продвинулась. И существенно. Но работы ещё много.

«Я рада. Ложись. Сейчас я позову котика, и всё будет хорошо».

Нежная тоска в этом голосе сводила с ума. Рина не знала о своей собеседнице ровным счётом ничего, но это не мешало ей ощущать что-то до боли в груди родное, знакомое, близкое. «Ты не знаешь всей правды о том, кто я», — сказала Лина, и залив, шелестя волнами, вторил этим словам. Ясные, янтарные закаты озаряли домики на побережье и ласкались к розам и фуксиям на веранде.

Кот прижался к Рине тёплым пузом и замурчал. В обнимку с ним она и уснула радостно и безмятежно.

Геля возилась в саду, и мягкое колдовство её рук и глаз наполняло вечер уютом. Рине казалось, что от её улыбки распускаются цветы. Она тоже хранила частичку картины, но сама не знала об этом. Под её руководством дети постигали искусство живописи, музыки и танца, и в её глазах, устремлённых на учеников, таилась грусть.

— Я хотела поговорить с тобой, Рин… — Оставив лейку под кустом, Геля поднялась на крыльцо и присела к столу.

Рина уважительно потушила сигариллу в её присутствии, любуясь ясноглазой, золотоволосой красотой любимой женщины.

— Я очень хочу стать мамой, — улыбаясь вечерней синевой во взгляде, проговорила Геля — то ли виновато, то ли вкрадчиво. — Мне очень хорошо с тобой… Очень! Но без ребёнка моё счастье будет неполным. Будет не хватать огромной части… Просто гигантской.

— Ты так говоришь, будто просишь у меня прощения за что-то, — улыбнулась Рина. — Ты же царица этого дома, и ты это знаешь, детка!.. И ты создана, чтобы быть мамой.

— Я просто думала, не помешает ли всё это твоему творчеству, — смущённо опуская глаза, сказала Геля, но в её зрачках ярко просияла радость. — Все эти хлопоты, бессонные ночи…

— Творчество никуда не денется. — Рина прильнула губами к виску Гели, приобняла её за плечи. — Твоё счастье — моё счастье, милая. Главное — чтоб ты сама не уставала. Если понадобится — наймём хоть десять помощниц по хозяйству.

— Думаю, хватит и Веры, — засмеялась Геля.

Готовила она чаще всего сама, а убирать приходила домработница — три раза в неделю. Провожая взглядом счастливую Гелю, Рина думала: всё-таки картину нужно заканчивать как можно скорее. Кто его знает, как потом обстоятельства сложатся…

— Я не смогу написать лицо, если не увижу тебя, — сказала она, вызвав на экране ноутбука знакомую заставку «Бессонница». По правде сказать, ей для этого даже делать ничего не приходилось, та появлялась сама собой, если Рина думала о ней. — С бокалом я справилась, теперь на очереди лицо… Ты сама сказала, что я думаю в правильном направлении.

«Если ты увидишь меня, твоё мироощущение может пошатнуться. Вся твоя картина мира рухнет или перевернётся с ног на голову. Ты начнёшь задавать вопросы, и я не смогу отделаться туманными отговорками. Придётся открыть всю правду до конца».

Рина уже не смотрела на экран — она слышала Лину у себя в голове. Ей почудился печальный вздох.

— Думаю, я достаточно сумасшедшая, чтобы принять факт твоего существования, — засмеялась она. — Правдой больше, правдой меньше — уже роли не сыграет. С точки зрения обычного здравомыслящего человека, я капец какая чокнутая, если разговариваю с собственной картиной и даже пью с ней!