Дар богов

Сейчас, полулежа на больничной кровати, Зина принялась записывать обрывки воспоминаний того, что с ней произошло, когда она стала тонуть. Ей привиделся огромный концертный зал. Как будто она уже взрослая, изящная, в вечернем платье цвета юной листвы, поднимается по лестнице, застланной красной ковровой дорожкой. На нее все смотрят, мерцают вспышки фотокамер, раздаются аплодисменты. Она выходит на подиум к микрофону и понимает, что ей придется что-то в него говорить. А в зале много людей, все приготовились ее слушать. Как ни странно, Зина совсем не испытывает страха, хоть и не представляет, что ей говорить. Коленки у нее не дрожат и ладони не потеют, как это обычно бывает, когда ей нужно на уроке что-нибудь читать вслух. Напротив, она чувствует себя прекрасно, улыбается и ни о чем не беспокоится. Беззаботно берет микрофон, лучезарно улыбается и смотрит в зал. Минута, чтобы собраться с мыслями. Зина говорит легко и свободно, фразы звучат кратко, без нагромождения красивых витиеватых слов, с юмором и по существу. Ей аплодируют, вручают какой-то диплом и огромный, невероятно красивый букет.

А еще ей привиделся интересный мужчина. Он внимательно смотрел на нее, и Зина знала, что это – ее суженый, с которым они проживут вместе много лет, долго и счастливо. В тринадцать лет о замужестве не думается, а если и думается, то как о чем-то очень далеком, что обязательно случится – потом – и будет восхитительным, как сказка. И будущий возлюбленный представляется прекрасным принцем. В ее грезах он таким и был: блондином с прямым острым носом, красивыми губами и выразительными, глубоко посаженными глазами под широкими дугами бровей; у внешних углов глаз – ямочки, из-за которых глаза его казались еще больше. В тени они были серыми, а на солнце становились необыкновенно голубыми, как небо в апреле.

Начало июня. Прибалтика

И снова – казенные стены. Ее пригласили в комиссариат полиции, позвонили по телефону, объяснили причину ее вызова простой формальностью. Зинаида Соболева шла по цветному узору, выложенному фигурной плиткой тротуара, мимо аккуратных клумб к отремонтированному двухэтажному зданию. Теперь это – комиссариат, а раньше здесь находилось отделение милиции. Она хорошо помнила, как ее вела сюда бабушка, но тогда тротуар был обычным, кое-где – в трещинах, вместо клумб стояли скамейки с изогнутыми спинками. Сейчас около крыльца тоже стояли скамеечки, но другие – низкие, в западном стиле. Бабушка тогда взяла ее с собой, как потом поняла Зина, для морального воздействия на милицейских бюрократов, чтобы, увидев такую кроху, они разрешили ей свидание с матерью.

Зина вошла в вестибюль, затем поднялась на второй этаж, к инспектору. Коридор, как и много лет тому назад, остался таким же мрачным, но теперь не было очереди под дверями. Она нашла нужный кабинет, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы избавиться от волнения. Вошла.

– Добрый день, присаживайтесь, – голос официально-любезный.

Инспектор, в аккуратной белой рубашке с погонами, начал с формальных вопросов: спросил ее фамилию, имя, адрес, а уж потом перешел к делу.

– Насколько нам известно, вы занимаетесь изучением жизни куршей и часто бываете в Гируляе. Наслышаны о вашем докладе. В связи с этим – вопрос. В реке найдет труп мужчины – вот этого. Он погиб примерно две недели тому назад. Вы его там видели?

Перед ней положили фото, явно сделанное для какого-то документа.

– Нет.

– Подумайте. У него имеются особые приметы: одна рука обожжена, на другой – татуировка в виде паука. Может быть, вы его встречали раньше?

От волнения у Зины участилось дыхание, под широкими рукавами к запястьям потекли два противных ручейка – ее прошиб пот.

– Нет, – повторила она.

Инспектор задавал еще какие-то вопросы, Зина отвечала как в полусне. После беседы, едва держась на ногах, она выплыла в коридор.

Ей часто снился один и тот же сон. Он снился ей очень давно, настолько давно, что, кажется, она его видела с самого рождения. После него душу всегда гнетет тревога и весь день все валится из рук. В этом сне ее молодая, красивая мама и папа – не такой молодой, но он с нежностью смотрит на маму. Потом – неизвестно откуда – появляются двое. Высокий бесцветный блондин и низкий усатый крепыш. Она четко видит их лица – неприятные и зловещие. «Прелестное дитя», – говорит высокий и тянет к ней огромную татуированную пятерню, чтобы погладить ее, как котенка. Зину охватывает ужас, она убегает, чтобы спрятаться. А потом видит маму с перекошенным лицом и окровавленными руками, а на полу лежит болезненно-белый папа. Зина понимает, что он – мертвый.

– Доченька! Пустите меня к ней! – раздается истошный мамин крик.

Зина хочет крикнуть: «Мама!» – пытается к ней бежать, но что-то ее удерживает. Она кричит – и просыпается.