Он с осторожностью достал из сумки какой-то большой свёрток, замотанный во много слоёв мягкой обёрточной бумаги. Развернув его, он ухватил за горлышко и вытащил длинную и очень странную бутылку. Она была винтообразной формы, словно пара перекрученных между собой верёвок. Внутрь её были вложены какие-то яркие не то ягоды, не то овощи, своим внешним видом напоминавшие небольшие круглые перцы, висящие единой виноградной гроздью. По дну бутылки и по бокам вились загадочные изумрудно-болотные травы и листья, названия которых никто за столом не знал. Раствор имел тёмно-янтарный оттенок, насыщенный и тёплый, не похожий ни на что виденное ранее.
— Что это такое? — удивилась Маришка, беря с осторожностью бутылку в руки.
— Еле довёз, боялся, разобью, всю дорогу на коленях держал, даже в багаж не стал сдавать.
— Все двенадцать часов? — не поверил Серёга.
— Даже немного больше, — честно ответил Генка. — Это, Маришка, декоративный элемент любой японской кухни. Что там есть внутри, я тебе сказать не могу, какой-то замаринованный заморский продукт, наверное, как наш помидор или перец. Я думаю, открывать и есть не стоит, по крайней мере в Японии я с этим не встречался, эта штука стоит просто для красоты.
— Спасибо, Геночка, очень необыкновенная вещь, — поблагодарила Маришка с сияющими глазами, прикидывая, как здорово будет смотреться это яркое украшение на подоконнике в кухне.
— Мариш! Суть необыкновенности этой вещи состоит не в его яркости и экзотичности.
— А в чём?
— Присмотрись внимательнее, горлышко этой витой бутыли чрезвычайно узкое, а предметы, помещённые в неё, намного больше по объёму, почти втрое, особенно там, где самое широкое место, на дне. Видишь, нижний шарик занимает почти всю поверхность дна.
— Ой, — изумилась Маришка, — а я сразу и не обратила на это внимания. А как же они так смогли сделать?
— Они прикрепляют эти бутылки к растениям в тот момент, пока ещё есть возможность опустить плоды в бутылку, то есть тогда, когда они находятся ещё практически в состоянии завязи. Бутылка прозрачная, солнечный свет, необходимый для развития плодов, попадает сквозь стекло, а корень питается от земли очень даже полноценно, поэтому они растут в бутылке так же, как и их незакупоренные сородичи.
— А как же они становятся консервами? — резонно поинтересовалась Маришка.
— Дорастив плоды до определённого размера, гроздь срезают, а потом аккуратненько, пинцетиком, декорируют всё это листьями. Потом, я думаю, поступают приблизительно так же, как моя Светлана, когда маринует огурцы: стерилизуют, заливают, закрывают, и — готово.
— Надо же, чего только не бывает на свете! — восхитилась Маришка.
— Серёга! — громко воскликнул Якорев, — теперь твоя очередь принимать дары волхвов.
— Я весь внимание.
— Наверное, ты неоднократно слышал, что в Японии существует национальный обычай харакири, с моей точки зрения, весьма варварский, но считающийся самым обыкновенным делом в самой стране.
— Я не понял, какое отношение харакири имеет ко мне, разве я достоин подобной участи?
— Харакири — это, конечно, древний обычай. Для этого у них существовал даже специальный короткий меч, слегка сжатый по краям. Сейчас это уже далёкое прошлое, и эти мечи не используются, они стали чем-то вроде раритета, но до сих пор во многих домах они вывешиваются на самом видном и почётном месте, как бы символизируя порядочность и честность его хозяина. Серёга, я привёз тебе такую штуку, — гордо провозгласил Генка, — потому что всегда считал тебя достойным человеком. Я думаю, живи ты в Японии сейчас, тебе в доме держать его было бы не стыдно.
— Спасибо тебе, Ген, и за подарок, и за твоё мнение обо мне, — серьёзно произнёс обычно весёлый Сергей.
— Лёвушка, остался ты один обойдённый моим вниманием. Я вот рассказывал ребятам, как ты надо мной в ресторанчике потешался, они животы со смеху надорвали. — Все загудели, вспоминая этот эпизод.
— Ген, тяжело в ученье — легко в бою, это ещё великий Суворов изрёк, — проговорила Светлана.
— Вот именно, — подхватила Маришка, улыбаясь во всё лицо.
— Это всё понятно, — согласился Геннадий, — но есть другая поговорка: долг платежом красен.
— Давай считать, что ты мне ничего не должен, — решительно проговорил Лев, испуганно замахав руками, но глаза его светились мягким весёлым светом, потому что он догадался, что его друг наверняка придумал что-нибудь эдакое, достойное ответа.
— Дорогой Лёвушка, я безропотно молчал, когда ты поил меня тёплой рисовой баландой, убеждая в том, что это самая настоящая водка; я ел сырую рыбу с неизвестным именем, обламывая зубы о непроваренный рис; я пытался удержать в руках палочки, выбивающие азбуку Морзе в моих сведённых судорогой пальцах. На тарелке синим пламенем горел костёр, из чашек шёл непонятный дым, но я крепился изо всех сил, принимая в расчёт то, что было, по твоим словам, производственной необходимостью.
— Я в полной мере оценил силу твоих страданий, — покаянно опустил голову Лев.
— Час расплаты наступил, — провозгласил Генка, вытаскивая из сумки невысокую бутылку, похожую на обыкновенную водочную тару.