Дар (часть1) (СИ)

Сигурд, замерзший до помрачнения рассудка, всю дорогу звал его отцом, хотя оба брата своих отцов не знали. Реакция замерзшего ребенка была понятной и естественной в этих обстоятельствах. Многие из учеников хотели бы иметь такого отца.

Крепкий статный воин, несмотря на полученную в каком-то бою травму, заставлявшую его хромать, шел размашисто и твердо. Волевое лицо, на котором почти не было морщин, но сохранившее несколько мелких шрамов было всегда гладко выбрито, и даже когда он улыбался, было ощущение, что он бросает вызов всему миру. Взгляд чуть раскосых, и из-за этого слегка хищных глаз, был задумчивым, но не настолько, чтобы под ним не трепетали даже те, кто уже стал полноправным рыцарем. Он был не так уж молод. Боевого опыта ему было не занимать, но, как учителю – ему не всегда хватало терпения, из-за чего его ученики частенько получали множество наказаний за малейшие оплошности, но его любили, в немалой степени за обилие всевозможных историй из его прошлой жизни, которые он, не скупясь, рассказывал вечерами у костра.

Он единственный пожелал выйти из теплых помещений цитадели к нищему замерзшему мальчишке, за что Антей между делом его поблагодарил, но тот лишь отмахнулся, пряча свою доброту за маской безразличия.

- Я просто вышел развеяться после завтрака.

Он сказал это, не учтя того, что Антей прекрасно знал, что завтрак начинается гораздо позже рассвета, после общей медитации, на которой в тот день Мастер Меча отсутствовал, но настаивать не стал.

Антею жаль было этого человека, как и многих других погибших в тот день наставников, несмотря на их ложь, зачем-то возведенную в ранг истины.

На этой мысли темнота и тепло, наконец, снова окутали его сознание.

========== Глава 3. Лазарет. ==========

Он проснулся, ощущая блаженное тепло и неведомую раньше мягкость постели. Как ни старался – он не мог открыть глаза. Что-то на лице мешало ему, и он дернулся, чтобы поднять руки и содрать это. Однако, оказалось, что он крепко привязан к своему ложу. Запястья, лодыжки, шею и тело охватывали прочные мягкие ремни, и как ни старался – порвать их он не мог. Он какое-то время дергался в этих путах. Каждое движение вызывало слабые металлические звуки – кожаные путы крепились к основанию его лежбища цепями.

- Тише, ты повредишь швы.

Голос, прозвучавший откуда-то сверху, был мягким. Он определенно принадлежал немолодому мужчине. Вместе с голосом пришел и окреп запах лекарств, который, казалось, всегда и везде был одинаковым, там, где люди хоть каким-то образом занимались врачеванием тел.

- Ты в лазарете. Все в порядке.

Он попытался задать единственный мучивший его вопрос, но не смог, всё из-за той же повязки. У него получилось лишь невнятное мычание, но врач его понял.

- Твой брат здесь. С ним тоже все хорошо.

Только после этих слов Антей хоть немного, но успокоился.

- Ты сильно обгорел. Доспехи и одежду пришлось буквально сдирать с тебя. Больше пятидесяти процентов кожи пришлось заменить на искусственную, в том числе и на лице, но мы справились.

В речи врача возникло ощутимое самодовольство.

- Через несколько дней снимем повязки, и ты сможешь говорить и увидеться с братом. А пока – отдыхай. И не дергайся. Не хотелось бы, чтобы так хорошо сделанная работа, оказалась испорченной.

А потом врач исчез. Едва слышно зашуршав одеждой, он отошел от Антея и исчез.

Он остался в неизвестности, один. Невыносимо зудела приживающаяся кожа. Слезились восстанавливающиеся глаза, но хуже всего была неизвестность. Врач более не появлялся, а те, кто подходил к нему, не желали с ним разговаривать.

Он не знал, сколько прошло времени. День, неделя, месяц? Он лежал в одной и той же позе, тело деревенело. Он уже начал бояться, что больше никогда не сможет даже ходить, но его так и не отвязывали.

Вечность спустя его разбудили. Его потрясли за плечо.

- Сейчас тебя отстегнут. Постарайся сесть, не делая резких движений.

Антей повиновался. Слыша голос врача, он выполнил требуемое, не без поддержки чьих-то рук.

Он почувствовал, как начали ослабевать и раскручиваться витки материи его повязки. Слой за слоем ее снимали с его головы. Он почувствовал прохладу. Потом с его глаз убрали круглые тонкие куски материи и он, наконец, очень осторожно смог открыть глаза.

Свет в палате был приглушенным, но после всего этого времени слепоты, он показался ярче солнечного и заставил зажмуриться.

Дальше пришла очередь снимать повязки на теле. Он снова открыл глаза, глядя, как бинты сползают, обнажая кожу.

Он ожидал увидеть уродливые шрамы и лоскуты низкосортной синтетики, разные по цвету и фактуре. Именно так было в их замке, когда у кого-то оказывались серьезные ранения. Собственно, это бывало редко, только в том случае, если воин умудрялся пожелать, чтобы поврежденную кожу на его теле заменили, или этого требовал приказ. Чаще всего куски такой кожи попросту срезались со свежих трупов – своих и врагов, потому что синтетическая кожа была настолько плоха, что использовалась лишь как временная мера, практически никогда не приживаясь.