Смерть каждого Светлого мага, каждого наемника-человека, когда-либо пытавшегося убить Тонгила, имела смысл. Все они получали благословение в храме Солнечного, при каждом присутствовал Нестор, и на каждого смертника верховный жрец Солнцеликой Гиты незаметно навешивал следящую нить, которая возвращалась к хозяину после смерти носителя. Тонгил был силен, очень силен, но каждый рано или поздно совершает ошибку, нужно только дождаться. Нестор ждать умел.
Старик еще раз убедился в отсутствии у мага дыхания и перенес внимание на звереныша. С человеческим ребенком получилось бы быстрее, чище и
Волчонок лежал на боку, прерывисто дыша. Звереныш не жилец, но умереть должен сам, поскольку забранной у мага и заключенной в него Силе следует уйти в пространство постепенно. Иначе может произойти что угодно, от грома и молнии с ясного неба до разрыва ткани реальности к нижним мирам. Чем сильнее маг, тем сильнее отдача. Нет, звереныш умрет сам, под бдительным присмотром младших жрецов.
Яму для тела Марвил, стихийник Земли, создал на опушке, в двух шагах от первого ряда деревьев. В неприметном месте и достаточно глубокую, чтобы не раскопали дикие звери — как знать, в какое чудовище обратится падальщик, отведавший плоти Темного.
Нестор вытащил селиновое копье из раны мертвеца, еще раз проверил отсутствие у Тонгила пульса и велел сбросить тело Темного вниз, в могилу. Туда же полетел меч мага. Эсти успел передать остальным слова жреца о проклятии Темного, могущем упасть на любого, кто посмеет коснуться его вещей, поэтому никто из эльфов не сделал попытки забрать дорогое оружие.
Жрецу подумалось, что однажды, спустя боги знают сколько веков, колдовское оружие сумеет найти дорогу наверх, к случайному человеку, принеся с собой неведомые беды… Нестор вообще любил на досуге философствовать и предаваться размышлениям о будущем.
На одного Темного мага меньше в мире — на одну крупицу Света больше.
Нестор не сожалел о потерях ордена в Радоге, не переживал о погибших рыцарях и младших жрецах. Они не имели значения, когда речь шла о таком крупном выигрыше.
Глава 39
Первый дневной переход остался позади, и ребенок, наблюдая, как Митрил разводит костер, думал о том, как странно все повторяется в его жизни. Опять дорога с малознакомым человеком после неприятного открытия, опять нужно заново выстраивать свою жизнь, когда полуэльф вдруг застыл, не закончив движения. Потом медленно, словно в полусне, отогнул левый рукав, где его запястье обвивал серый браслет. Потянул за украшение — и то поддалось, словно ветхая тряпка, смялось под пальцами полукровки и осыпалось трухой на землю.
— Не может быть, — шепотом проговорил Митрил, потерянно глядя на серый пепел, оставшийся на пальцах. — Нет, невозможно.
— Что случилось? — Альмар вытянул шею, пытаясь лучше рассмотреть, что происходит.
Митрил резко повернулся к нему, словно только сейчас вспомнил о существовании мальчика.
— Покажи мне браслеты Тонгила!
Альмар моргнул, но не успел ничего сказать, как полуэльф уже оказался рядом и пристально глядел на металлические полосы на его запястьях. Ребенок, честно сказать, и забыл о них. Митрил сжал края браслета между пальцами — и тот хрустнул, словно сделанный из хрупкого дерева. Полукровка повторил движение — и браслет начал осыпаться такой же трухой, как и его собственный минуту назад.
— Что это значит, тар? — спросил мальчик.
Митрил посмотрел ему в глаза, и Альмар отшатнулся — взгляд полукровки отдавал жутью, чем-то диким, больным и безумным.
— Это значит, что Арон Тонгил мертв. Чары мага распадаются после его гибели. Это… это не подделать.
Митрил убрал руки от браслета и сказал, не глядя на мальчика:
— Мне нужно побыть одному.
Когда несколько часов спустя полуэльф вернулся на стоянку, его лицо показалось Альмару неестественно бледным, у рта пролегли складки, прежде незаметные.
— Что теперь? — решился спросить мальчик.
Полуэльф равнодушно пожал плечами и ответил, не глядя на Альмара:
— Отведу тебя к своим, поживешь у них какое-то время. Когда все уляжется и Дейкас перестанет тебя искать, сможешь вернуться в империю.
Эпилог
Первым из чувств вернулось осязание — давящей тяжестью, потом обоняние — горечью и прелостью и наконец зрение — непроглядной темнотой. Он не успел подумать о том, где он, что с ним, — четвертой пришла нужда в воздухе и вытеснила все остальное.
Минуты, часы, годы — когда он пытался выбраться из этой темноты, тяжести и осыпающихся комьев под пальцами. Минуты, часы, годы — и сорванные ногти, и боль в руках, и боль в горящих легких. И наконец пустота под пальцами и
Потом вернулись мысли, воспоминания, осознание себя.