Дар дождя

Я не знал ответа. Танака улыбнулся мне грустной, сочувственной улыбкой.

– Ты уже знаешь, что тебе делать.

Я сделал последнюю попытку изменить его решение.

– Вы же его друг, вы должны остаться.

Он покачал головой:

– Я ему больше не нужен. У него есть ты.

Мы ехали по карте, которую дядюшка Лим нарисовал на обороте пригласительной открытки. Деревня находилась в тридцати милях от города, на юго-западной оконечности Пенанга, которую местные жители называли Балик-Пулау, «Спина острова». Отец сидел за рулем «Даймлера», крепко сжав челюсти, и выражение его лица в точности повторялось на лице Изабель. Мне не нужно было спрашивать, как далеко за последние две недели продвинулось обсуждение помолвки с Питером Макаллистером.

Я был слишком занят своими мыслями, чтобы обращать на них внимание. Откровенность Танаки открыла пребывание Эндо-сана на Пенанге с другой стороны и еще сильнее нарушила мое душевное равновесие. То, что я чувствовал, было похоже на ощущение, которое я испытывал, когда Эндо-сан несколько раз подряд бросал меня в воздух в конце тренировки. Я падал, быстро поднимался и тут же наталкивался на очередной прием, пока не начинало казаться, что ток крови повернул вспять, и от головокружения я не мог отличить небо от земли.

Я принял решение избегать встреч с Эндо-саном, пока не смогу преодолеть смятение, даже если это означало усилить страдания. Неизвестно было, сколько времени на это потребуется, и я чувствовал сильную подавленность.

Вместо того чтобы ехать через джунгли, отец решил объехать вокруг острова до его западной оконечности, а потом повернуть на юг. Дорога взбиралась на плечи пологих холмов и тщательно следовала изгибам побережья. Внизу стелилась густая зелень древесных крон, притороченная к морской синеве белым швом бесконечного прибоя. Сквозь деревья над нами на нас падали веселые брызги света, а дувший в открытые окна ветер пах чистотой и свежестью с привкусом влажной земли, мокрых листьев и всегда-всегда – моря.

Мы проехали малайские поселки-кампонги, замедлив скорость, чтобы не наехать на игравшую на дороге голую детвору. Завидев машину, дети разражались восторженными возгласами. Потревоженные птицы вскрикивали и перелетали с одного дерева на другое. К поверхности утеса, окаймлявшего дорогу, цеплялись дикие орхидеи. У Телук-Баханга дорога растворилась в джунглях, и мы свернули на юг, к дуриановым и кокосовым плантациям. Колючие плоды дуриана, прицепившиеся к деревьям, как огромные репьи, наполняли воздух едкой вонью.

Следуя по маленьким указателям, расставленным местными жителями, мы свернули с главной дороги и въехали к Кампонг-Дугонг. На ветру развевались флаги – все до единого красные, – на которых мастер-каллиграф золотом написал приветствия. Дядюшка Лим в традиционных одеждах темно-красного цвета радушно нас встретил. В тот день в деревне мы были единственными европейцами.

– Господин Цай, отец жениха, – представил того дядюшка Лим. – Он – местный староста.

Цай оказался благообразным китайцем за пятьдесят с тонкой козлиной бородкой и жилистыми руками.

Отец пожал обоим руки.

– Пусть сын твой доживет до возраста Южных гор и будет богат, как Восточное море, – произнес он поздравления, традиционные в провинции Хок-кьень.

Цай с удивлением взглянул на него и расхохотался.

– Теперь я понимая, почему у вас такая солидная репутация, господин Хаттон.

В деревне насчитывалось около пятисот жителей, которые кормились морем и выращиванием фруктов и овощей. Под дружелюбные взгляды сельчан мы прошли на деревянную пристань, на которую, судя по ее виду, пошла каждая лишняя доска, бесхозная столешница или сломанная дверь. Пристань плавно покачивалась у нас под ногами, а наши тени распугивали стайки прозрачных рыбок в чистой зеленой воде.

Изабель отказалась на нее заходить.

– Ноги моей не будет на этой шаткой конструкции. Я лучше пройдусь по деревне с твоим дедом.

Мы с отцом прошли по косой пристани до самого конца. Несмотря на жару, он надел строгий костюм и настоял, чтобы я оделся так же. Я снял шляпу и прислонился к ободранному от веток побегу каучукового дерева, воткнутому в морское дно для устойчивости мостков. Небо было ясным и голубым, как мечта. Все лодки вернулись из моря и теперь выстроились вдоль причала, покачиваясь и поскрипывая, привязанные к шестам. Запах соленой рыбы и креветок, вялящихся на солнце, снова перенес меня в деревню, где мы с Эндо-саном останавливались по пути в Куала-Лумпур.

– Что ты думаешь? – спросил отец.

Я попытался угадать, что он имел в виду.

– О чем?

– О твоей сестре.

Я спросил себя, смогу ли когда-нибудь рассказать ему о нашей с Эндо-саном связи. Возможно, Изабель и Питер Макаллистер тоже были вместе в прошлых жизнях.

– Она любит его, и, по-моему, он испытывает к Изабель то же самое.

– Этого мало, – тут же ответил отец.

– Тогда всего всегда будет мало.

– Ей нужно больше времени, и она еще слишком молода.