Дар древних

Пятничным вечером, дописывая очередную статью, сквозь закрытые двери я услышала работающий в зале телевизор и бурчащего как обычно Тита. Сначала я отмахивалась от посторонних звуков. Журналисты, в большинстве своем, умеют абстрагироваться, ведь часто писать приходится «на коленке», как мы это называем. В редакции куча сотрудников, половина из которых пишет, вторая половина при этом громко разговаривает, договариваясь о встречах, обсуждая текущие моменты, не обращая внимания на коллег. В кафе, гудит не переставая толпа и плюсом играет музыка. Так что нам просто необходимо уметь не обращать внимание на внешние раздражители. Но сегодня, меня что-то отвлекало, и я никак не могла сосредоточится, перечитывая напечатанный кусок раз за разом. Нет, я, конечно, могла полностью отключиться, ведь этому я тоже научилась, хоть и для выполнения других целей, но вместо этого, я вышла в зал и застыла перед телевизором. Посмотреть было на что. Точнее, зрелище было ужасным, но я, как журналист, сразу приняла стойку. По известному, своей любовью к криминальным сюжетам, каналу показывали репортаж с места происшествия. Нашли тело девушки. Документов при себе нет. Лицо, кровавая каша, узнать невозможно. Изнасилована, избита, руки и ноги неестественно вывернуты. По предварительному заключению, смерть наступила пару часов назад. Сообщили, что велика вероятность того, что ее выкинули еще живой, то ли решили, что она уже умерла, то ли им вообще плевать. По горячим следам будут пытаться найти хоть какие-то нити. Очень надеюсь, что смогут. Это кем надо быть, чтоб так изуродовать молодую девчонку. Даже цензурная накладка не закрывает того ужаса, что с ней сотворили. Я не криминальный журналист и сейчас особенно этому рада.

Расстроившись от увиденного, я совсем уже не смогла настроиться на нужный лад, и решила, что допишу статью завтра, а сегодня, попробую спуститься по ветке родовой памяти. Каждый день находилась причина, чтобы отсрочить этот момент. Даже не знаю почему. Может я немного боюсь. Слишком много на меня навалилось. Сила, знания, способности, которые обнаруживают себя в не самый подходящий момент. А родовая память будет еще больше продвигать меня. И кто знает, как это на мне скажется. Я и так начала меняться. Я это вижу. И на работе, кажется, тоже заметили. Предупредив Тита, я прикрыла дверь, легла на кровать, закрыла глаза и сосредоточилась на своих воспоминаниях. Сначала, время текло медленно. Будто показывало мне кадры моей жизни в обычном режиме, только в обратном порядке. Я постаралась немного ускорить процесс. Картинки замелькали передо мной разноцветным карнавалом. Я не понимала, что происходит, на этом испорченном проекторе невозможно было ничего разобрать. Тогда, я решила, аккуратно перематывать участки жизни, месяц, например, и останавливать эту дикую пляску, чтобы посмотреть, что происходит на моем «экране». Пролистав так несколько месяцев, я, сначала сильно обалдела, от возможностей своего мозга. Это же какой объем памяти в этом жестком диске? Вся моя жизнь, каждая минута, каждое мгновенье записано на нем. Я могу посмотреть любое событие. В любое время. Вот это да! Не думаю, что ближайшие несколько лет я хочу досконально просматривать, я их более-менее помню. А вот события из детства, это будет интересно. Ну, допустим, мне лет двенадцать, лето, деревня. Я и Мишка. Посмотрим.

– Ань, погнали на речку! Баб Таня разрешила. Там Пашкин отец с мелким, если что присмотрит. И наши уже все туда пошли.

Я тощая девчонка, со сбитыми коленками, и короткой тонкой косичкой, радостно запрыгала и обняла стоящего рядом Мишку:

– Ура, на речку!

– Аня, Миша, не долго там, пообедать прибегайте, потом еще пойдете.

Бабушка Таня, живая, поправляет на голове платочек, глаза улыбаются, глядя на нас. Мне перехотелось уходить. Захотелось подбежать к ней, обнять покрепче, вдохнуть ее особенный запах, сдобы и теплого молока. Захотелось сказать, какая она замечательная и как мы ее любим. Я смотрела на нее и у меня по щеке поползла слеза. Мишка дернул меня и потянул за руку в сторону реки.

– Хорошо, бабуль! – крикнул он уже на бегу. А я, взрослая я, вглядывалась в лицо девчонки, бегущей рядом с ним, и не пропустила, когда она, то есть я, смахнула со щеки слезу. Открыв глаза и сев на постели, я долго сидела, глядя в одну точку и приходя в себя, периодически смахивая набегающие слезы. Это такое сильное впечатление. Такое простое воспоминание. Но что-то меня настораживало, и я прокручивала его в голове снова и снова, не осмеливаясь еще раз погрузиться в него. И когда до меня дошло, я просто подпрыгнула от ужаса осознания.

– Тит, Тит!

Домовой оказался рядом с моей кроватью, тревожно вглядываясь в мое лицо.

– Аннушка, что с тобой? На тебе лица нет, – аккуратно накрыл он мою руку своей.

– Тит, скажи, а я могу менять свое прошлое? – все еще глядя в одну точку спросила я.

– Нет, конечно. Как можно изменить то, что уже случилось? – присаживаясь рядом со мной ответил Тит.