Во время службы в Софийском соборе царя все больше обуревала злоба. Гнев свербил его, не давая здравомыслию взять верх. То сущность, зудела и дергала своего человека. Все больше мыслей о предательстве будоражило Ивана Васильевича и едва закончилась служба он быстрым шагом вышел на морозный воздух. Возжелав отобедать, он обдумывал, как будет расправляться со своими врагами. Теми, что встречали его на мосту, смотрели ему в глаза, а сами замыслили против него предательство. Иван ждал пока его войско насытилось, сам же он едва притронулся к еде, не в силах совладать со своими думами. Вмиг он рывком откинул от себя наполненные едой тарелки и выкрикнул излюбленный опричниками разбойничий клич:
– Гойда!
Тут же опричники повскакивали со своих мест и принялись крушить все, что попадалось им под руку. Все бояре и духовенство, кто имели несчастье находиться от них в непосредственной близости, были осыпаны ударами дубинок и пинками.
– Где Пимен? – крикнул в бесчинствующую толпу Иван.
Тут же несколько рук потянули повалившегося на пол избитого архиепископа.
– На двор его волоките, – резко бросил царь.
Еле стоящего на ногах Пимена выволокли на затоптанный множеством сапог двор. Повернувшись к Басманову, Иван махнул рукой в сторону Пимена:
– Снять с него все одежды сановьи да в мешок дерюжий обрядить!
Подавшись вперед, он процедил, злобно глядя ему в глаза:
– Не быть тебе больше пастором, скоморохом будешь. Меня насмешил своими потугами предательскими, так и других повесели.
Тут же к Пимену подскочили оба Басмановых. Пока старший стягивал с архиепископа облачение, младший рванул его за рукав так, что треснула вышитая золотом ткань. Старший Басманов, подмигнув сыну, достал из голенища сапога нож и начал вспарывать на Пимене одеяние. Младший тут же достал и свой, и вдвоем они разделались с одежей в два счета. Царь же, наблюдая за процессом, посмеивался, да на сановника покрикивал, всячески его хуля и обвиняя в предательстве.
– Жаль ослицы у меня для тебя нет, а то бы и оженили сразу, – продолжал глумиться царь.
– Есть у меня одна кобылка захудалая, ничем не хуже ослицы будет. Вели привесть, царь-батюшка! – подскочил пронырливый Петруша Юрьев.
– А что, можно и на кобыле! – хохотнул Иван. – Веди!
Переодетого в мешковину Пимена посадили на приведенную неказистую лошаденку. Бедный бывший архиепископ настолько ослаб, что не мог удержаться на лошади и все норовил упасть, тогда царь велел привязать его ноги, чтобы он не соскальзывал.
– А ежели упадет он, то жена его волоком потянет через весь Новгород! – веселился разошедшийся Иван. – Сажай его задом наперед! Гусли несите! Скоморох должен веселить народ. И следите, чтобы он всю дорогу на гуслях играл, а перестанет, отсеките ему руки!
В руки ему сунули гусли и осыпая ударами, оскорблениями и смешками повели рядом с царскими санями к Софийскому собору.
Еле живой от ужаса творимых царем и опричниками бесчинств Пимен ехал по Новгороду, непрерывно дергая струны пальцами, получая тычки от ехавших рядом всадников. Стоявшие, не разгибая спин новгородцы, видя своего бывшего владыку в таком обличии, ошеломленно замолкали. Царь же, видя скорбные глаза своего народа и осуждающее молчание, еще больше заходился злостью. Ярость закипала в нем грозя смести все на своем пути.
– Так-то вы, ироды, своему царю служите? Пожалели изменника? А он никого не жалел. Продал он вас со всей державою польскому королю. Митрополита предал! Возжелал он и меня извести, да не тут-то было! А вы, тараканы, по изменнику горюете? Вычистить город от иуд! – выкрикнул Иван своему войску. – Уничтожить предателей отчизны! Раздавить нечисть! – в приступе ярости кричал царь.
Глава 21
Виктор озадачено смотрел в потухший экран телефона.
– Тит, у моих ребят какие-то новости по поводу Шарова, – рассеянно сказал он. – Судя по голосу, радоваться будет нечему. Мне кажется что-то случилось.
– Сначала выясни, потом будем думать и решать, – споро прибирая со стола ответил Тит. – Они сюда приедут?
– Да, позвонят как подъедут, я спущусь, – подтвердил Виктор.
– Пусть поднимаются, я тоже послушаю.
– Ты уверен, что это удобно? – без обиняков спросил Виктор у домового.
– Аннушка еще спит, меня они не увидят, вам никто не помешает, – уверенно кивнул тот. – Это уж всяко лучше, чем в машине общаться.
Приехавшие парни молчали сидя с каменными лицами пока их шеф пересказывал события прошедшего вечера. От этого сухого, безэмоционального пересказа было еще хуже. Шеф говорил только факты, никого не обвиняя, не подставляя их под удар, наоборот, слушая со стороны, было понятно, что их вины тут нет, просто стечение обстоятельств. Но от чего-то на душе становилось только гаже.
– Это только моя вина, – не выдержал Глеб. – Я и не подумал проверить водителя стоящей рядом машины, а теперь вся операция срывается. Но самое главное девчонка эта…