Дар джинна 3

Да, если здраво и логично рассуждать, то не стоило мне со всеми ими встречаться и вести беседы. Но уж очень мне хотелось посмотреть в их глаза тогда, когда они считают себя хозяевами положения. Посмотреть не под чарами невидимости, не накладывая ментальное подчинение, не через камеры дронов, а вот так – прямо, не скрываясь. И там, где они считали себя дома.

Понимал ли я, что эта встреча станет причиной в войне, после которой обострится противостояние, и кровь ещё больше польётся рекой? В тот момент нет, дошло позже, когда вернулся к себе. С другой стороны, ни я сам, ни моя интуиция, которой привык доверять, не видели опасности в таком поступке. А ещё, мало ли мы в своей жизни совершаем импульсивных поступков? То-то и оно.

Что же до настроения, которое едва не обрушилось на вражьи головы, то ему было с чего быть мрачным. Во-первых, оно сильно испортилось после посещения Индии. Я там побывал в нескольких провинциях, которые сильнее всего пострадали от голода, и насмотрелся на мертвецов. Целые деревни вымерли, в домах и на улицах лежали скелеты и кости – взрослые и детские. В храмах и на площадках перед ними картина была ещё страшнее, так как тысячи и тысячи людей провели там последние дни своей жизни, молясь высшим силам о помощи.

Но я бы это пережил, сумел бы отстраниться от этих страшных картин. Но потом я посетил лагерь смерти под Саласпилсом. По документам он значился вообще, как исправительно-трудовой, персоналом считался концлагерем, но в реальности это был именно лагерь смерти, почти такой же, как Освенцим. В Саласпилсском лагере не было военных, лишь гражданское население. Часть это были евреи, кого не успели отправить в Рижское гетто, часть населения с оккупированных территорий Белоруссии. Весной сюда пригнали свыше десяти тысяч белорусских крестьян, превалировали там женщины с детьми. В обязательном порядке семьи разлучались – матерей в одни бараки, детей в другие. Это практиковалось уже около года и за это время одних только детей погибло от издевательств нацистов свыше двух тысяч. Их заражали корью, после чего мыли в воде, что строго запрещено при этой болезни. От такого дети умирали через несколько дней. Из них выкачивали кровь до обморока или до смерти. Их опрыскивали спецпрепаратом в виде молочно-белой эмульсии, что так же приводило к смерти. Кормили отравленной кашей и поили кофе с ядом. И это только малая часть того, чем занимались немецкие изуверы в белых халатах, получившие медицинские дипломы. Об этом я узнал позже, уже после эвакуации пленников и уничтожения лагеря. К этому моменту сердце у меня уже было в виде куска льда. И вряд ли у кого-то другого было бы иначе.

Когда я с помощниками зашёл в первый детский барак, то увидел, как дети стали прятаться. Забирались под нары и замирали на верхнем ярусе. Самых маленьких прятали за собой те, кто был постарше. Мальчики и девочки пяти-восьми лет выходили в проходы мне навстречу. Тряслись от страха с взглядом, в котором не было ничего кроме ужаса и ожидания скорой смерти. Делали они это ради того, чтобы привлечь к себе внимание, чтобы палачи – а они их видели в нас – выбрали их. А в это время за ними другие дети укрывали совсем уж крох, часть которых были грудничками.

Только представьте – дети добровольно шли на смерть, чтобы дать шанс выжить другим, кто младше них! Не взрослые, не подростки, уже имеющие кое-какой опыт, а дети, которым ещё нет и десяти. Я готов поклясться своей Силой, что в моё время таких детей стало на порядок меньше. Вот и ещё один пункт в мой План: сделать так, чтобы следующие поколения не растеряли человеколюбие и не позабыли о том, что такое поддержка и «жизнь за друга».

Когда я стоял и смотрел на них, истощённых, завшивленных, в грязных лохмотьях, со следами побоев, то у меня была лишь одна мысль: убить всех, кто виновен в этом. Не ждать окончания войны, наплевать на все планы, не делить на правых и виноватых, а испепелить всю Германию и отправить огненных элементалей в Англию.

Сдержался.

Таких бараков было в этом страшном месте девять. В двух находились дети калеки, которыми их сделали местные твари в человеческом обличии. В трёх содержались больные, которые всегда умирали. И лишь в четырёх содержались здоровые, которые рано или поздно всё равно попадали в вышеуказанные бараки.

Весь персонал лагеря не был убит на месте, а отправился на мой корабль. Просто так убить? Увольте, не получат мрази лёгкой смерти и уж точно не будет у них обычного посмертия. Нет, они у меня будут мучиться столетиями. Уж я найду для их душ соответствующую кару. Не отыщу в Книге, так обращусь к Слепцу, уж это-то существо точно даст мне необходимое знание.