Дар Гумбольдта

Это уж наверняка! Я едва сдерживался, чтобы все время не хвалить ее. Она сидела за рулем «понтиака» в шляпе и меховом жакете, вытянутые ноги обтягивали усыпанные блестками лосины, купленные в магазине театральных костюмов. Сияние, исходившее от Ренаты, обволакивало и шкуры животных, пошедших на ее жакет: мех не просто прикрывал ее тело — казалось, его бывший владелец все еще готовится к прыжку. Это сияние подстегивало и меня. Да, я хотел жить с Ренатой. Она помогала мне завершить земной путь. Рената, конечно, не без странностей, но все-таки очень добрая. Правда, в постели она меня разочаровывала в той же мере, что и наэлектризовывала, поэтому, думая о ней как о жене, я спрашивал себя, где она научилась всему этому, став чуть ли не доктором сексуальных наук. Более того, наши отношения наводили меня на суетные, недостойные мысли. Один офтальмолог в Сити-клубе говорил мне, что мешки под глазами можно убрать простеньким разрезом. «Это просто грыжа одной из мелких мышц», — объяснил мне доктор Клостерман и обрисовал пластическую операцию по подтяжке кожи. Он добавил, что на затылке у меня достаточно волос, которые можно пересадить на макушку. Такую операцию сделали сенатору Проксмайру[256], и некоторое время он носил в сенате тюрбан. Сенатор потребовал у налогового управления скидку, ему отказали, но кто-нибудь другой может попробовать снова. Я принял его рассказ к сведению, но по размышлении решил не заниматься глупостями и сосредоточить все свои усилия на раскрытии великих и ужасных причин, заставивших меня впасть в спячку на десятилетия. Да и вообще, можно, конечно, улучшить фасад личности, но что останется сзади? Исчезновение мешков под глазами и появление волос на голове не прибавит гибкости моей шее. Недавно я примерял в «Сакс» клетчатое пальто и в трюмо увидел жуткие складки и глубокие морщины, прорезавшие мою шею сзади между ушами.

Впрочем, пальто я все равно купил — меня заставила Рената — и сегодня надел его. Когда я выбрался из машины возле здания окружной администрации, необъятная миссис Сандерленд воскликнула:

— Мамочки мои! Это же не пальто, а настоящий писк моды!

* * *

С Ренатой мы познакомились в том же небоскребе — в здании администрации округа, — оказавшись в одном жюри присяжных.

Правда, между нами существовала и другая связь, гораздо более давняя и косвенная. Отец Джорджа Свибела, старый Майрон, знавал Гейлорда Кофрица, бывшего мужа Ренаты. Однажды эти двое совершенно неожиданно столкнулись в «Русской бане» на Дивижн-стрит. Об этой встрече рассказал мне Джордж.

Отец Джорджа — обыкновенный вежливый человек. Единственное его желание — жить вечно. Так что Джордж унаследовал жизнелюбие по прямой линии. Правда, у Майрона жизнелюбие проявлялось в сугубо примитивной форме. Майрон заявлял, что своим долголетием обязан жару и пару, черному хлебу и сырому луку бурбону селедке сосискам картам бильярдам ипподромам и женщинам.

В парной, среди деревянных лавок, шипящих камней и шаек с ледяной водой легко заметить видимые, причем значительные следствия этого образа жизни. Со спины тоненькую фигурку с аккуратными ягодицами можно приписать ребенку, только какие там дети! — и спереди вы обнаруживали румяного сморщенного старичка. Свибел-отец, чисто выбритый и казавшийся со спины мальчуганом, однажды в клубах пара повстречал бородатого мужчину и по этой пышной бороде решил, что тот гораздо старше. Бородатому, однако, едва исполнилось тридцать, и он оказался обладателем очень хорошей фигуры. Мужчины расположились рядом на деревянных полатях — два тела, облепленные капельками влаги, — и папаша Свибел поинтересовался, чем занимается его сосед.

Бородатый человек не хотел рассказывать о своих занятиях. Но папаша Свибел разговорил его. И совершил ужасную ошибку, выражаясь безумным жаргоном грамотеев, шедшую вразрез с этосом бани. Здесь, как и в Сити-клубе, бизнес есть табу. Джордж любит говорить, что парная — нечто вроде последнего прибежища в горящем лесу, где недружелюбные животные соблюдают перемирие и не пускают в ход клыки и когти. Боюсь только, что он позаимствовал это у Уолта Диснея. В общем, Джордж держался той точки зрения, что нельзя зацикливаться на своей работе или что-то рекламировать, когда паришься. Его отец признался, что сам во всем виноват:

— Сперва этот волосатый не хотел говорить. Но я настаивал, и он ответил.

Если люди наги, как троглодиты в адриатических пещерах каменного века, и сидят рядком мокрые и красные, как закат в тумане, да к тому же у одного из них (как в этом случае) темно-каштановая блестящая борода, так вот, если их глаза встретятся, преодолев пелену пара и льющего ручьем пота, могут затрагиваться самые странные темы. Выяснилось, что незнакомец продает склепы гробницы мавзолеи. Едва папаша Свибел услышал это, ему захотелось сходить назад, но было уже поздно. Выгнув брови и блистая белыми зубами между ярких подвижных губ в глубине густой бороды, человек заговорил: