Дар или проклятие

Светлана оторвала скотч в том месте, где был свободный край папки-файла и вытащила документы. Это было соглашение о разводе и опеки над девочками. По документам выходило, что её муж, мало того, что собирался с ней развестись, так ещё и лишить её опеки над детьми. В качестве отступных ей предлагалось полмиллиона.

«Так вот что это были за деньги», – отстранённо подумала Светлана.

Её муж, который, как ей казалось любил её, оказывается собирался с ней развесить, лишить общения с дочерями, а чтобы она как можно быстрее оставила его с девочками в покое, не подавала в суд, не делила имущество и детей, готов был откупиться от неё. Это было похоже на бред. Светлана посмотрела на дату документа – за два дня до аварии.

Кинув соглашение поверх того бардака, что она устроила на столе: выкинутые бумаги, криво лежащий ящик, она как-то излишне спокойно сделала полшага назад и села в кресло, чуть отъехав на нём от стола. Она смотрела на устроенный ею хлам и не видела его. Перед глазами стояло лицо мужа. За всё время после аварии она только однажды увидела его, и то смутно, размыто и по частям, как будто камера крупно показывала его лицо, наезжая то на одну часть лица, то на другу, при этом пропустив глаза. Особенно камера задержалась тогда на улыбке. Вот именно её Светлана и запомнила. Это всё, что она помнила о своём муже. Это было воспоминание с их последнего семейного отдыха.

Когда Светлана пыталась вспомнить мужа по фотографиям, то не происходило абсолютно ничего. Более того все фотографии, что ей удалось увидеть как будто проскальзывали перед глазами и тут же растворялись, не запоминаясь. Она даже не могла их вспомнить и воссоздать образ мужа по памяти с этих фото. Только вот это воспоминание об улыбке из воспоминания об отпуске, она легко могла вызвать в памяти, задержать хоть на какое-то время, пока она не появлялось щемящее чувство, и тогда она отпускала воспоминание, боясь заплакать.

Светлана не понимала, у неё в голове не укладывалось, как человек, который так ей улыбался, вдруг решил с ней развестись. Что такого успело произойти с их последнего совместного отпуска к тому моменту, когда он приготовил соглашение о разводе. Это было совершенно не постижимо.

«Что она такого сделала или что такого успело произойти, что он решил не просто разойтись, а даже детей от неё оградить?» – с ужасом подумала Светлана.

Внезапно она подумала, что скорее всего авария была как-то связна связана с разводом.

«Может быть он специально её устроил, чтобы они оба разбились?» – обожгла жуткая мысль. И следующая ещё страшнее: «Смерть показалась лучшим выходом, чем развод?»

Светлана заплакала. Ещё секунду назад она не собиралась этого делать, но сейчас вдруг её накрыло волной жалости к себе, непонятно откуда взявшейся. Всё это время она считала, что у неё была хорошая крепкая семья, и что причина её амнезии – это авария. Оказалось же, что её мир рухнул ещё до аварии. Семья её должна была быть вот-вот разрушена, оставалось лишь ей подписать соглашение о разводе. Она даже представить себе не могла, почему. Судя по всему тому, что она узнала сейчас, муж на неё возлагал ответственность за что-то мало приятное, винил её в чём-то. Что это было такое она, конечно же, не помнила, и в документах на развод этого не было указано.

«Амнезия, потому что я совершила что-то ужасное по отношению к мужу, поэтому я ничего не хочу помнить?» – пронзила её догадка.

«Я – гадина?!» – подвела итог своих расследований Светлана то ли утверждая это, то ли спрашивая себя. При этом она отчётливо понимала, что не чувствует никакой вины, которую вроде бы должна чувствовать, если она виновата в разводе, если она совершила что-то послужившее его причиной. По-прежнему, кроме недоумения, она не испытывала больше никаких эмоций.

«Надо вспомнить!» – приказала она себе. В то же время какая-то другая её часть, возможно, та женщина, которой она стала в последние четыре месяца, уверенная в себе бизнес-леди, воспротивилась: «Не сейчас».

Плакать Светлана уже перестала. Злость, раздражение и ярость давно сменились сначала замешательством, потом отстранённостью, затем пришли горе и самобичевание, на смену которым сейчас пришло безразличие и холодная логика.

Она принялась за уборку, которую уже давным-давно пора было сделать в этой комнате. Теперь комната уже не вызывала у неё неприязненных чувств, видимо, всё страшное, что она могла узнать здесь, уже произошло. Она вернула на место ящик стола и как попало сгребла в него все вещи, что вытряхнула из него на стол. Документы на развод безжалостно разорвала на мелкие кусочки.

Покончив, с грязной работой, Светлана сказала себе:

– Это всё уже не имеет значения, – подразумевая, что даже если она и совершила что-то страшное и непростительное, о чём не помнит, то теперь это уже прошлое, и вряд ли сможет повлиять на её будущее. Светлана ушла из комнаты, оставив дверь открытой, как бы демонстрируя, что теперь в эту комнату можно всем, она больше не является чем-то запретным.