Дар юной княжны

Юлия наморщила лоб, лицо её мучительно исказилось.

— Не могу. Не помню. Все расплывается.

Пан Зигмунд провел ладонью перед её глазами.

— Достаточно. Отдохни, приди в себя… Юлия, то, что я тебе сейчас скажу, очень важно…

Но Юлия медленно приходила в себя, точно никак не могла проснуться. Она тряхнула головой, провела ладонью по волосам: только теперь на её лицо стали возвращаться прежние краски.

— Ты что-то хотел сказать важное? Разве я ещё не все знаю?

— Юлия, твой тон сейчас неуместен… Да, я занимался твоим воспитанием так, как считал нужным: узнавать, откуда берутся дети, вовсе не обязательно в брачную ночь и приходить от этого в ужас… Сейчас не об этом. Хочу поговорить с тобой о моем камердинере. Теперь уже бывшем.

— Он — умер? Не правда ли, ты его не очень жаловал?

— Ты наблюдательна. Более того, я его ненавидел. И вообще, он не тот, за кого себя выдавал. Думал, я его не узнаю.

— Так кто же он все-таки?

— Он — настоящий владелец этого замка. Граф Федор Головин.

— Иисусе! Ты давно это знаешь?

— С самого начала.

— И только теперь ты его убил?

— К сожалению, он пока жив; видимо, это моя самая большая ошибка. Хотел напоследок с ним поиграть. Как кошка с мышью.

— Доигрался… Значит, это мне не приснилось?

— Что — это?

— Я не говорила тебе, думала, будешь смеяться… Однажды среди ночи что-то разбудило меня. Иной раз я забываю дверь закрыть на засов. Какая-то темная фигура со свечой в руке скользнула от двери к противоположной стене и отодвинула портрет той седой графини, которая отравила своего мужа. Стена отошла в сторону, оттуда даже потянуло сыростью. Фигура скрылась в ней и стена стала на место. Странно, но я не испугалась и опять заснула. Утром решила, что все это приснилось. На всякий случай я обследовала стену под картиной, но ничего — ни выступа, ни кнопки, ни какой-нибудь щели — не обнаружила.

— Идиот! — пан Зигмунд хлопнул себя по лбу. — Как же это я не догадался, что выходы из подземелья могут вести прямо в комнаты? На всякий случай, правда, мы обследовали некоторые, но твою, как и зеленую, не трогали. А могли бы задуматься, почему спящие в зеленой комнате гости слышали шорохи и звуки шагов? Пока мы смеялись над якобы слабыми нервами друзей, граф и его помощники — сколько их? — расхаживали по подземному ходу совершенно неуязвимые.

Вошел встревоженный Миклош.

— Яна, как и Ивана, нигде нет. Ко всему прочему, пропал Марин, — тот, что охранял левое крыло.

— А этот как пропал?

— Не знаю. Полчаса назад я обходил посты, — все были на местах. Сейчас искал Яна и решил заодно навестить Марина, а его нигде нет.

Пан Зигмунд нахмурился; несколько секунд он размышлял и наконец заговорил:

— Вот что, Миклош, бери Хмару и скачи в Кропочь, к князю Даниле. Возьмешь для него письмо — я попрошу подмогу. Если людей у него мало, пусть заедет в повит [12]. А ты, Юлия, бери Крулеву и тоже уезжай. У тетки Роксаны пока поживешь. Как только здесь все успокоится, я дам тебе знать.

— Отец!

— И никаких возражений! У меня нет лишних людей, чтобы обеспечить охрану ещё и тебе. А в том, что граф Головин попытается завладеть моей дочерью и иметь возможность диктовать свои условия, у меня больше нет сомнений: слишком крупные ставки в игре! Отсюда поедешь с Миклошем, он проводит тебя до перекрестка. Повернешь влево, там тебе всего шесть верст останется.

— Да знаю я; ты забыл, сколько раз мы ездили к тетке Роксане?

— Но теперь ты поедешь одна, а это небезопасно.

"Стареет отец, — удивленно думала Юлия, прощаясь. — Кто бы раньше мог подумать, что он — такой чадолюбивый? Боится, больше не увидимся?"

— Погоди, Миклош, — остановил слугу Зигмунд.

— Пусть Юлия собирается, а ты сходи к Семену — он охраняет парадное и скажи: пусть приведет ко мне гостью. Ту, что приехала с нами… И ради господа нашего, в поездке будь начеку, чтобы никто не помешал тебе вернуться!

— Не волнуйтесь, ясный пан! — Миклош преданно посмотрел в глаза хозяину. — И сам вернусь, и подмогу приведу!

Через некоторое время пан Зигмунд выглянул в окно: его посланцы уезжали. Юлия ловко правила лошадью, запряженной в двуколку. Рядом верхом ехал Миклош.

Ясновельможный проводил их взглядом и перекрестился. Поймав себя на этом, он понял, что позволил страху овладеть сердцем; грудь теснили дурные предчувствия — его враг был многолик, неуловим, приближался, горячо дыша в затылок — от его былой беспомощи не осталось и следа.

"Эх, грехи мои тяжкие! — проговорил Зигмунд и опять удивился прозвучавшему в словах сожалению: прежде он терпеть не мог жалеть о том, что прошло. — Немало душ я загубил, но бог не оставлял меня своей милостью. Значит, угодно ему было моей рукой проводить прополку в своем земном огороде! Видимо, и богу в раю нужны невинные души, чтобы пополнять ими сонмы ангелов…"

Стук в дверь прервал его размышления. Вошел охранник Семен — он не то поддерживал под руку, не то подталкивал перед собой молодую девушку с красивым заплаканным лицом. Она рывком освободила локоть и шагнула к пану.