Дар юной княжны

- Месть - не такое простое дело; при том, что Зигмунда его псы охраняют круглосуточно. А я хочу, чтобы даже птенцов в этом гнезде не осталось!

- И ты тоже станешь, как они, штыком в постели?

- Не знаю. Но жалости во мне нет ни к кому!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Кажется, совсем недавно Ольга клялась и божилась, что никогда не вернется к прежним привычкам. Но то ли черт её дергает за язык, то ли никак не повзрослеет, а только она заразила Альку, как прежде её дядя Николя, игрой в рифмование слов, и мальчишка так увлекся, что рифмует все подряд.

Василий Ильич между прочим заметил:

- Что-то много нынче ворон. Алька тут же:

- Как бы не было похорон. Ольга толкнула его в бок.

- Прекрати! А тот:

- Иначе не будет пути?

- Тьфу, - плюнул Аренский-старший, - я уже и себя ловлю на том, что к любому вашему слову тут же рифму ищу. Ну, Ольга, удружила!

- Золотая жила.

- А это к чему? - вмешался Герасим.

- Я и сам не пойму.

- Тогда лучше; чтоб не скучно было.

- Все ясно, - подвел итог Василий Ильич, - если вы и Герасима заразили, значит, от безделья маетесь: пора за работу приниматься... Послушай, Герка, а чего это ты все вслушиваешься да вглядываешься, будто ищейка... Осталось только следы нюхать!

- Боюсь я, Василий, непрошеных гостей. Хотя бы и друзей-махновцев. Эти разбираться не будут: чуть подозрительные - в расход!

- Вот то-то и оно! - нахмурился Аренский. - Думаешь, я даром про работу заговорил? У самого плохие предчувствия... Спрашиваю серьезно: согласен ли ты, Герасим Титов, работать в моем цирке?

- Да уж возьми за ради Христа, отец родной, век за тебя буду бога молить! Согласен робить за похлебку, да за одежонку какую-никакую.

Герасим подчеркнуто просительно опустил хитрые повеселевшие глаза. Но Василий Ильич вовсе не был расположен шутить.

Люди, подобные Аренскому, - рабы своего чувства долга. Никто не просил его, не обязывал, но он уже чувствовал ответственность за них, тех, с кем свела его нелегкая судьба. Василий Ильич размышлял, мучился, страдал и... невольно втягивал окружающих в водоворот своих страданий, подчас раздражая их мелочной опекой и педантизмом.

- Как раз об одежонке-то и речь, - он машинально пощупал бушлат матроса. - С матросской робой тебе, друг ситцевый, лучше расстаться... Бери пример, Оля - княжна, а по одежке не скажешь. Не её бы умные глаза да аристократические ручки, - так, мещаночка из какой-нибудь Орловской губернии. Только внимательный да знающий глаз заметит, что платьишко на ней не такое уж простое. Видно, поработала над ним модистка высшего класса! Да и материалец недешев.

Ольга смутилась: зачем он так говорит? Конечно, она подозревала, что её попытки выглядеть простолюдинкой не очень-то удачны, "порода проступает", но что же делать...

- Да вы, Оленька, не краснейте! Это я так... придираюсь. Кто сейчас станет разбираться, дорогой или дешевый материал? Как говорил Шекспир, "распалась связь времен"! А платье можно на булку хлеба выменять, даже очень дорогое... Помогите-ка лучше Герасиму гардеробчик подобрать. Вот в этом леске мы остановимся, костер разведем, обед сварим - негоже без горячей пищи путешествовать - переоденемся, и за работу!

Они выбрали место на опушке небольшого леса, где почти стаял снег. Сложили пожитки. С помощью Альки Ольга стала перебирать их и, наконец, нашла то, что искала - это была красная атласная рубаха. Девушка отвернулась, чтобы не смущать переодевавшегося матроса, а когда повернулась вновь, то ахнула от неожиданности - в этой рубахе с наборным пояском Герасим показался ей именно завзятым циркачом. По крайней мере, какими она себе их представляла. Алька подскочил, поднял руку Герасима и провозгласил:

- Чемпион мира и Европы по французской борьбе - Герберт Титус!

- Чего это ты меня так обозвал? - удивился Герасим.

- Это называется - сценический псевдоним. Он есть у всех знаменитых цирковых борцов.

- A y меня, не будет! Герберт - придумал тоже. Чем плохо - Герасим?

- Герасим - морда восемь на семь? - тихо пробормотал Алька.

Но Аренский услышал и отвесил ему подзатыльник.

- Не обращай на него внимания, Гера: всю жизнь возле взрослых отирается, вот и распустил язык... Я вижу, ты готов? Погодь минутку!

Он раскатал одну из скаток и расстелил на лужайке довольно потертый цирковой ковер. Скинул пальто и стал в борцовскую стойку.

- Ну, берегись, Герасим!

И цыкнул на Альку:

- Ужо смотри мне, со своими рифмами!

Ольга подмигнула мальчишке:

- Борцы!

- Жеребцы! - сказал он ей на ухо и покосился на отца: не слышит ли?

- Держись, Василий, мордой синий! - все же не выдержал и схохмил Герасим. Все расхохотались.

- Как дети, ей-богу, никакой серьезности, - отворачиваясь, чтобы не видели его улыбки, проворчал Аренский и неожиданно сделал выпад в сторону соперника.

Тот отпрянул.

- Ой. напугал!

И, расставив руки, как медведь, вразвалку пошел на Василия.

Они выглядели рядом несколько комично: высокий, широкоплечий Герасим, точно глыба, нависал над коренастым, но много ниже его Аренским. Впрочем, разницу в росте тот с лихвой компенсировал мускулистостью и подвижностью.