Дар кариатид

Ответом ей была тишина, такая звонкая, что в ней отчетливо слышалось жужжание мух.

Только какой-то гул доносился из «тарелки»-громкоговорителя с другого конца деревни.

Что-то случилось. Татьяна и Иван ушли, не дождавшись её. А где же Коленька?

Нина метнулась в дом.

На сквозняке покачивалась пустая люлька.

В отчаянии Нина наклонилась к погребу.

— Дядя Захар!

Что-то шевельнулось в темноте, за бочками. Но никто не отозвался.

Нина выбежала на улицу.

В наполнявших деревню мычании, кудахтанье и лае теперь как будто еще отчетливее слышался казавшийся издалека гулом голос диктора. От него исходила тревога.

Бегом девочка направилась к конторе. У входа, под «тарелкой», собралась вся деревня.

Некоторые женщины пришли с маленькими детьми.

Нина сразу увидела Татьяну с Коленькой на руках, но от волнения не могла найти в толпе отца и брата.

Смысл слов, обрушившихся на Козарь, на сотни других таких же деревень, был так очевиден и страшен, что не мог проникнуть в сознание девочки.

Голос диктора звучал трагично и торжественно. Люди, пораженные, молчали.

— Что случилось? Что случилось? — спрашивала Нина то одного, то другого.

Кто-то погладил ее по голове.

— Началась, деточка, война.

* * *

Страшные слова «фашизм», «Гитлер», которых многие доселе и не слышали в деревне, теперь повторялись и после ужина на лавочках, и в поле.

По вечерам у старой берёзы стало собираться еще больше людей. Иногда, завидев вдалеке струйку дыма, к дому Степана прихрамывал даже отец Тихона — Савельич. Старик храбрился, но эта бравада не могла скрыть, что его мучают страх и вылезшие вдруг на свет, как пауки из углов, воспоминания детства.

— Эко бежали мусью назад до самого Парижу, только пятки сверкали, — невесело смялся Савельин. — В бабьих телогрейках и платках, дед рассказывал, кто в валенках, кто шапки примотает — смех смотреть, как бежали по нашему морозу.

Тихоновы сыновья, Андрей и Михаил, хоть и умели читать, приходили к дому Степана часто, но все больше отмалчивались, а Михаил курил одну за другой папиросы.

Мальчишки, как не шикали на них отцы и деды, вертелись вечерами у старой березы.

— А война долго будет? — спрашивал взрослых младший сын Тихона, Сережа.

Мужики и взрослые парни говорили, что война окончится скоро, и что они-то покажут врагам, где раки зимуют.

— Жалко, — вздыхал мальчуган. — Я бы тоже пошел воевать.

— И я пошел бы на фронт, — мечтательно и грустно улыбался Грушин Ванечка. Воображение рисовало мальчику подвиги.

— И я, и я… — раздавались со всех сторон голоса.

Но проходили дни и недели. Люди понемногу привыкли к страшной мысли: смертоносная сила продвигается по стране.

Бабы с ноющей тревогой в сердце ждали первых повесток.

Мальчики, от карапузов до старшеклассников, с воинственными кличами носились по деревне и «палили» из палок — воображаемых ружей. Играли в войну.

Все, конечно, хотели быть «русскими», но кому-то приходилось изображать и «немцев». Исход игры был каждый раз непредсказуемым. Иногда побеждали «фашисты», а иногда — «наши».

Люди в черном были близко…

Захар больше ни с кем ни о чем не говорил, точно все слова вдруг стали излишни, и все больше прятался в погребе, только бессвязно что-то бормотал себе под нос.

Татьяна устала ругать его за мышеловки, но с еще большей тщательностью прятала их: Коленька подрос и уже ползал по дому.

Но Захар становился агрессивен, как зверь, и так страшно смотрел на сестру, когда она приближалась к мышеловкам, что Татьяна невольно пятилась.

В конце августа соседка сказала Нине, что Коленька уже большой и что теперь она будет брать его с собой в поле.

В тот вечер девочка принесла домой от соседей полную кринку парного молока и полкорзины груш, позолоченных солнцем и пахнущих медом.

Толика дома еще не было, и отец заметно волновался, то и дело выходил за калитку и, наконец, не выдержал — пошел к брату Никите. Нина насыпала за пазуху груш и поспешила за отцом. Она почти не сомневалась, что Толик заигрался с сыновьями дяди.

Но Никита только развел руками.

Сережа и Коля тоже вот уже полдня как куда-то запропастились.

— Ума не приложу, где они, — от тревожных мыслей на лбу Никиты четче обозначились морщины.

— Я сбегаю к тете Ане! — осенила Нину догадка. С кем еще могут носиться Толик и Сережка с Колькой, как не с озорными и бойкими рыжеволосыми двоюродными братьями?

Возле дома Анны и Сидора было по- вечернему тихо.

Сидориха сидела за плетнем и неподвижно смотрела вдаль.

— Ниночка! — обрадовалась она племяннице. — Ты сыновей моих не видела?

Нина приуныла и села рядом.

— Не видела, теть Ань. Я думала, они знают, где Толик и Сережа с Колей. Но раз никого нет, значит, где-то все вместе, — успокаивала Нина себя и тетю.

Анна вздохнула, согласилась, что мальчишки пропадают где-то гурьбой, но от этого еще тревожней стала вглядываться вдаль.