Дар кариатид

Мелодия оборвалась резким всхлипом на середине, как если бы внезапно окончился ливень, и еще не успела воцариться в небе радуга.

Нина невольно посмотрела на лестницу, ведущую на второй этаж.

По ступенькам, прихрамывая, спускался белокурый паренек в полосатой больничной пижаме с красной повязкой на левом рукаве.

Он обвел светлыми, будто никогда и не видевшими войны глазами столовую, и Нине показалось, что он на секунду задержал на ней веселый взгляд.

Следом за светловолосым бойцом на лестнице показался другой. Он торопливо и легко спускался вниз, и Нина с радостью узнала в черноволосом красавце того самого бойца с веселым звонким голосом.

Его рука была уже разбинтована.

Он заметил радость в глазах девушки и не скрывал своей.

Они смотрели друг на друга и молчали.

Надо было что-то сказать.

— За завтраком? — вскинул он одну темную бровь-ласточку, хотя это было итак очевидно.

— Да.

— Вы адъютант начальника госпиталя?

— Откуда вы знаете?

— Сказали, — неопределенно усмехнулся вчерашний дежурный по кухне.

— Кто сказал? — спросила Нина, как будто это было важно.

— Разведка доложила, — засмеялся черноглазый офицер.

Нина опустила глаза, не зная, что сказать. Взгляд девушки остановился на красивых руках молодого офицера, которые непостижимым образом казались еще более красивыми от загрубевшей кожи и шрамов. Более красивыми, чем если бы эти длинные, изящные и вместе с тем сильные пальцы украшали перстни с драгоценными камнями. Руки музыканта.

— Это вы сейчас играли? — догадалась Нина.

Мужчина неопределенно усмехнулся.

— Вас ведь Ниной зовут? — резко посерьезнел он.

— Тоже разведка доложила? — вскинула брови Нина.

— Приходи, как отнесешь обед, — теперь голос черноглазого красавца звучал почти смущенно. — Посидим хоть с тобой… поговорим…

— Хорошо, приду… — пообещала Нина.

— Я буду ждать наверху, — молодой боец показал взглядом наверх, откуда только что доносилась мелодия.

— А как вас зовут? — спросила девушка с ударением на «вас».

— Михаил.

Михаил… Даже мысленно девушка не отважилась назвать его Миша, таким красивым и мужественным был молодой черноглазый боец. Если бы не такие ребята… Нина не заметила, как стала тихо напевать «Любимый город», когда подходила к спальне полковника, и девушке снова показалось, что Владимир Петрович с первого взгляда понял, что творится в ее душе.

Нина и сама не знала, что с ней происходит. Весна, беззаботная, дерзкая, белоснежным дурманящим цветением рассыпалась не только по полуразрушенным немецким улицам, но и распустилась миллионами цветков в ее душе.

Девушка смутилась. Поставила поднос на стол и быстро- быстро застучала по лестнице каблучками. Потом, оказавшись на улице, вдруг резко замедлила шаг и нерешительно остановилась на пороге столовой. Робость и радость боролись в сердце Нины.

…Сверху снова лились стройные звуки. Музыкант играл мелодию еще одной песни, рожденной войной, о любви и разлуке.

Нина медленно подошла к лестнице и остановилась. Сверху доносились женские голоса. Один из них, сильный грудной, подхватил «Темную ночь». Другие голоса присоединились к пению нестройным хором.

Девушка хотела было повернуть назад, но передумала и, решительно вскинув брови, быстро поднялась наверх.

В небольшом зале были расставлены стулья. Но все они были свободны.

Четыре женщины в белых халатах обступили пианиста.

Две из них были уже пожилые.

Самой молодой, рыжеволосой, веснушчатой, не было и двадцати. Она стояла, облокотившись на полированную крышку черного концертного рояля, и не сводила глаз с пианиста.

Но он не видел никого вокруг.

Черные глаза сосредоточенно смотрели куда-то вглубь черной зеркальной глади рояля.

Нина тихо подошла сзади.

Увидев ее отражение в полированной крышке рояля, Михаил повернулся, и лицо его осветила тихая нежная улыбка.

Руки замерли в заключительном аккорде и тут же снова начали легко порхать над клавиатурой.

Казалось, пианист забыл обо всем, обо всех, что вокруг, всем своим существом погрузился в стихию звуков.

Нина снова залюбовалась его красивыми руками с длинными пальцами музыканта. Они как будто жили своей отдельной жизнью, становились частью черно-белого пространства клавиатуры.

Русоволосая девушка в белом халате чуть старше двадцати с некрасивым, но очень подвижным и добрым лицом затянула: «Давай закурим, товарищ, по одной…»

Две пожилые медсестры, явно уступавшие ей в вокальных данных, принялись подпевать, не попадая в такт. Но на лицах у них застыло такое счастливое безмятежное выражение, что такие мелочи, как испорченная песня, были уже не в счет.

— Миш, давай нашу любимую, — попросила приятная пожилая женщина в белом халате.

— Хорошо, Валентина Петровна, — согласился пианист. — Но только последнюю…

— Ну, Ми-иш… — недовольно протянула медсестра с довольно моложавым лицом, но совершенно седыми волосами.

— Что ты, Егоровна, не понимаешь что ли, — лукаво повела бровью Валентина Петровна. — Парня девушка ждет, а ты тут со своими песнями.

Красивые музыкальные пальцы снова легко и внезапно опустились на клавиши.