Дар королеве

— Я возмещаю вам свои неудобства, — сказала она, наблюдая, как муж поднял монету. — Вы ведь поспорили с моим отцом за монетку. Увы, но от меня вы детей не получите. Я не подам на развод, но и не уйду от вас. Вы каждый день будете жить, и помнить, как со мной обошлись, без права взять другую жену.

— Ничуть не изменилась, — нехотя признал герцог, — я думал…

— Я никогда не изменюсь. Вы примете меня такой или всю жизнь проживете в полном одиночестве.

— Доченька, — вмешался отец, — а как же королева?..

— Это уже ваша проблема, бывший граф. Я написала епископу, попросила совета. В монастыре у королевы нет власти. Даже если она попытается меня забрать, я могу остаться там навсегда.

— Ты же понимаешь, что она убьет твоего отца! — сердито уверил муж.

— Меня это не волнует. Вы сами себя привели к этому. Никто вас не просит подписывать договор или жениться на мне. Вы посмели решить все у меня за спиной, скрывали истину, а теперь пожинайте плоды своей лжи. Дочь без отца. Жена без мужа. Просто монахиня.

Алекса поклонилась мужчинам, бросила безразличный взгляд мужу и вышла из имения. Слова обожгли душу, сжали сердце от безответной любви и призрения к этим мужчинам. Они поступили жестоко, за что и получили по заслугам.

Добравшись до возвышенности, герцогиня бросила взгляд на имение. Ей хотелось вернуться. Обида жгла тело, горькие слезы спрятал сильный дождь, а ветер гладил волосы, заменяя прикосновения мужа. Ужасную погоду можно было сменить теплыми руками любимого мужа. Зачем мокнуть на дожде, если можно вернуться назад, в объятия герцога, чтобы извиниться и попроситься обратно.

Алекса промокла до нитки, наблюдая за домом, в надежде, что муж все же осознает свою ошибку, выйдет и догонит её, чтобы попросить прощения. Он не вышел. Никто не посмел извиниться. Честь мужчины убивает любовь женщины, потому что они не смеют признать свою неправоту и не сдаются своим женам.

***

Прошло несколько дней.

Алекса осталась верной себе, но при этом смирилась с участью, осознала слова и поступки. Это помогло ей принять новое обиталище. Сено сделалось мягкой кроватью, каждая молитва имела цель, а завтраки наполнились разговорами с монахами. Мнение об этих людях было ошибочным с самого начала. Они оставили свою прежнюю жизнь, но не изменили своим правилам.

В обществе этих людей действуют другие правила. Все монахи приняли обеты и стали братьями. В их обществе герцогиня стала сестрой, поэтому свободно может обращаться к ним по именам.

Алекса даже не знала, чем занимаются монахи ночам, как коротают вечера и чем славиться монастырь. Помолившись вечером, она уходила в свою комнату, чтобы не говорить с этими людьми, а этим вечером рискнула выйти и была ошарашена поведением.

— Эта наша герцогиня! — гордо заговорил епископ за столом. — Идем к нам, сестра, мы тебе нальем!

Два монаха сидела в обществе епископа за столом, распивая вино и угощаясь фруктами. Троица религиозных людей уже успела захмелеть, хотя от молитвы прошло всего несколько часов.

— Э… — растерялась Алекса. — А нам можно пить?

— Ты разве не знаешь, из чего изготавливают вино? — спросил монах Элиот. Он прибыл сюда раньше всех и был старым мужчиной с седыми волосами, густой бородой и крайне безразличным взглядом серых глаз. — Это ведь виноград, — заявил он, приглашая герцогиню за стол. — Монахам разрешено кушать только хлеб и фрукты. А раз виноград фрукты, кто нам это запретит?

Алекса бросила взгляд на епископа Часа. Он выглядел моложе Элиота, но уже поднялся по иерархии. Во всем виновато его ярое поклонения всевышним силам, от которых он свихнулся на почве религии. Черноволосый епископ не отрастил бороды, но его борода осталась густой. Весьма привлекательный человек веры напоминал о герцоге, хотя он был хрупким и стройным, как веточка.

— Я бываю строгим, герцогиня, но молитва закончилась, — заверил он, попивая из кубка вино, — поэтому мы можем немного расслабиться и поблагодарить всевышние силы за это прекрасное вино. Кстати, тебе сколько лет? Пить уже научилась?

— Да… — с улыбкой ответила Алекса. — Вы меня немного удивили.

Третий монах вел себя молчаливо. От его голоса по спине пробегал скрип, от которого становилось не по себе. Рыжий Алик говорил только по делу, а все его слова были о всевышней силе.

— Ты прочитала книгу, которую взяла? — спросил он.

— Почти дочитала, — подтвердила Алекса, — я верну её в библиотеку, как только закончу. Писарь постарался, но язык мне показался немного странным. Впервые читала такие изречения.

— Не поверишь, но этим писарем был дальний предок нашего Алика, — гордо заявил епископ, положив руку на плечо монаха, — а этот хулиган даже не попытался перевести текст на наречие империи.

— Ты говоришь на имперском языке? — спросила удивленная Алекса.

— Говорю, — сказал Алик на имперском наречии.

— Вот как, — улыбнулась Алекса, тоже сказав на другом языке. — А где ты ему научился?

— Меня больше интересует, где научилась ты… — растерялся монах.

Алекса посмотрела на епископа и Элиота. Все смотрели на неё удивленными глазами, словно она заявила, что земля стала круглой.