Дар любви. Воспоминания о протоиерее Феодоре

Литургия с ним проходила незаметно. Служба заканчивалась, и в душе оставалось благодатное чувство близости Бога, которое хотелось сохранить подольше. Я, например, с трудом переносил трапезный шум после службы. Мне хотелось побыть одному, не лишать себя радости, которую только что пережил, а батюшка сознательно жертвовал ею ради других. Он тут же переключался, вникал в то, с чем приходили к нему люди, и шел туда, куда было угодно Богу.

Многому меня научило общение с отцом Феодором. Наблюдая за его служением, я все глубже осознавал, что мое призвание – быть священником, конечно, если Господь сподобит, но окончательно в своем желании я утвердился, лишь осознав значение собственного имени.

В крещении я получил имя Димитрий. Этим же именем в свое время меня назвали папа с мамой, поэтому я, привыкнув к нему, долго не обращал внимания на имя святого, в честь которого был крещен. Ближайшим ко дню моего рождения был царевич Димитрий Угличский, а мне казалось, что небесным покровителем у меня должен быть великомученик Димитрий Солунский или святитель Димитрий Ростовский. Их подвиги и труды мне были понятны, но царевич Димитрий, восьмилетний мальчик, убитый по политическим мотивам… я долго не мог понять связи между нами. Как-то спросил мнения отца Феодора, а он мне ответил: «Молись, и Господь откроет тебе все, что нужно, в свое время». Так все и произошло.

«Более высокого служения на земле просто нет».

Постоянно прислуживая в алтаре, я знал порядок богослужения. Этому, помимо ежедневного участия в службах, помогало изучение служебника, на что меня благословил отец Феодор особо. Кроме того, батюшка читал вслух «тайные» молитвы. В них нет ничего секретного, они опубликованы, их изучают, но называются они так потому, что произносятся не на весь храм, а вполголоса или про себя, т. е. «тайно». Отец Феодор молился достаточно громко. Ему это помогало сосредоточиться, а для меня было великой школой не только молитвенного чинопоследования службы, но и проникновением в смысл происходящего. Объяснение этому я потом встретил у св. Григория Богослова, утверждавшего, что слово написанное достигает полноты лишь тогда, когда оно произнесено: звучащее слово обладает особой силой, которую чувствует наше сердце.

…Место из пророка Исаии, читаемое священником во время проскомидии: Яко овча на заколение ведеся, и яко агнец непорочен, прямо стригущаго его безгласен… – я слышал много раз. Но однажды эти много раз слышанные слова буквально пронзили меня. Во время великого входа, когда воспоминается крестный путь Спасителя, я смотрел на отца Феодора, видел, как он берет Чашу и дискос с жертвенника, выходит с ними на солею, затем входит в алтарь и ставит их на престол, знаменую тем погребение Господа. С этого момента служба не может быть прервана ни при каких обстоятельствах, и священник не имеет права оставить храм даже в случае смертельной опасности, всецело предавая себя в руки Господа.

Пока он шел по солее с Дарами, я вспомнил эти слова пророка Исаии, вспомнил его семью, матушку Галину, деток, вспомнил, как безгранично он их любит, и пережил очень острое чувство. Я осознал умом и сердцем, что в эти минуты он приносил все самое дорогое в жертву Богу, и понял, чего стоит эта жертва.

Почему-то в тот же самый момент мне подумалось о царевиче Димитрии. Дети гораздо больше знают Бога. Если ребенок всей душой предан Богу, молится Ему, он и умом начинает постигать волю Божию. Ведь Господь мог бы сохранить царевича Димитрия, но, видно, не без его согласия принял Он жертву отрока. Поэтому жертву, принесенную ради прекращения Смутного времени восьмилетним царевичем, должно назвать добровольной.

Такое понимание жертвенности царевича Димитрия открыло мне смысл выражения «царственное священство». Есть у Василия Великого такие слова: «Всякий может управлять и властвовать, но только царь может умереть за свой народ». Их я тогда, конечно, не вспомнил, но прожил это мгновение с ощущением открытия. Мне стало ясно, в чем именно заключается царственность священнического служения – в том, что он жертвует собой, всем, что ему дорого, абсолютно всем ради народа Божия. Более высокого служения на земле просто нет.

Этот эпизод навсегда похоронил в моей душе сентиментальные чувства к науке. Мне все еще было жалко расставаться с любимым делом, но теперь я понял, что прежняя жизнь – это отчасти жизнь для себя, а в предстоянии пред престолом Божиим компромиссов быть не может. Не случайно в таинстве Рукоположения в иереи будущий священник снимает с руки кольцо и трижды обводится вокруг престола. Как во время венчания жених и невеста трижды обводятся вокруг аналоя с иконами, так и он – но обручается Церкви.

…Год пробыл я алтарником в Преображенском храме, почти ежедневно прислуживал там отцу Феодору и постепенно «дозревал» при нем до самого ответственного шага в своей жизни.