— Нет, но, если бы услышала нечто подобное, я бы не удивилась. Элинор Грей, насколько я помню, отличалась красотой, денег у нее было столько, что она не знала, на что их тратить, а ее род восходит к самому Вильгельму Завоевателю… или, может быть, Альфреду Великому. И вместе с тем… она как-то растрачивала себя впустую. Прожигала жизнь. Львиную долю сил она тратила на какие-то мелкие увлечения… вроде суфражизма. А потом началась война. Она устраивала столовые для солдат, вечно ездила по госпиталям, писала письма за раненых, требовала, чтобы с ними лучше обращались, содержали в достойных условиях. Я слышала, что она превосходная наездница и устроила целую кампанию за то, чтобы на фронте не мучили лошадей…
— Вы довольно много знаете о женщине, которую никогда не видели.
Хозяйка лавки снова пожала плечами:
— Если хотите знать, я ей завидовала. Поэтому охотно слушала, что о ней говорят. Будь у меня ее деньги и ее происхождение, я бы сделала хорошую партию, удачно вышла замуж и не переступала порога этой лавки… Извините, мне нужно закончить шляпку к вечеру. Вы хотите еще что-то узнать?
— Насколько я понимаю, у вас снимает комнату некая Доротея Макинтайр…
— Да, верно, но оставьте ее в покое, слышите? Она смертельно боится половины здешних жителей, и ей не станет лучше, если ее начнет преследовать полиция. Фиону и ее тетку Эласадж она просто боготворит… Точнее, боготворила. По моему скромному мнению, Эласадж следовало бы расстрелять за то, что она толкнула девушку в злобные когти мистера Эллиота!
— В каком смысле — злобные?
— Доротея — глупышка, которая никогда никому не делала ничего дурного, а он только и допытывается, нет ли у нее на душе грехов, в которых она не исповедовалась. Когда речь заходит о грехах, он хуже инквизиции! А она прямо до отчаяния дошла: думает, все, что она делает, недостойно его. Вот почему я сдала ей комнату. Я решила, будет уж совсем жестоко, если ей еще и жить придется под одной крышей с Эллиотом. Хотя мне не очень хотелось селить сюда постороннего человека, я получаю огромное удовлетворение, когда думаю, что Доротее у меня не приходится без конца мыть полы, таскать уголь, готовить, приносить от миссис Тернбулл выстиранное белье… Я уже не говорю о других делах, которые он на нее взваливает. А все потому, что священник из скупости не хочет нанимать еще одну служанку. Видите ли, он принял ее, когда у нее не было работы, и он не дает ей забыть, как она обязана ему за его… доброту! — Глаза мисс Тейт сверкнули.
Ратлидж уже собирался спросить, не Доротея ли Макинтайр — мать ребенка Фионы Макдоналд, но вовремя спохватился. Экономка мистера Эллиота не умела хранить тайны, ни свои, ни чужие.
Глава 12
Работа полиции основана на свидетельских показаниях, оформленных в виде протоколов, и на тщательно собранном доказательном материале.
Зайдя в участок, Ратлидж попросил у констебля Прингла разрешения прочесть показания, которые собрал инспектор Оливер у жителей городка, получавших анонимные письма о Фионе Макдоналд.
Прингл протянул ему толстую папку и робко пояснил:
— Они все оформлены как надо, сэр.
— Не сомневаюсь. — Ратлидж улыбнулся, взял папку и сел за стол, стоящий наискосок, спиной к Принглу, создавая видимость отдельного пространства. После того как он развязал красную бечевку, Прингл вернулся к своей работе, хотя время от времени украдкой поглядывал на Ратлиджа. Как будто, проворчал Хэмиш, Ратлиджу нельзя было доверять!
Сделав вид, будто ничего не замечает, Ратлидж достал из папки документы и начал их читать. «Миссис Тернбулл, прачка.
«Я женщина порядочная. И не желаю иметь ничего общего с такими, как она».
«Нет, не стирала, слава богу!»
«Потому что они знали, что я добрая христианка, вот почему. Я потеряю постоянных клиентов, если станет известно, что я принимаю стирку от шлюх!»
Возмущенный Хэмиш выругался.
«Миссис Олифант, соседка.
«Меня просили проследить, где бывает мой муж по вечерам. Но меня не нужно было предупреждать, понимаете? Как будто я не видела, как она выскальзывала из паба поздно ночью, еще при жизни тетки!»
«Нет. Она была больна и зависела от Фионы. Не хотелось быть жестокой».
«Я женщина порядочная и не стану рыскать в темноте».
«Я собственными глазами видела ее четыре или даже пять раз».
«Всегда в одну и ту же сторону, прочь от городка».
«Потому что, как только я нашла у себя на пороге письмо, сразу пошла к дозорной башне — во всем убедиться. Там в одном месте просела часть крыши и в углу было сухо. Так вот, там лежал соломенный тюфяк. И от него пахло лавандой… духами, которыми всегда пользуется она!»