Дар мертвеца

— Когда-то здесь было очень красиво, — пояснила миссис Реберн, ковыляя за ним между клумбами. — Теперь садовник кое-как поддерживает все в порядке, но не очень старается. Правда, кто здесь что увидит, я вас спрашиваю!

Она развернулась, намекая, что пора и им уходить.

Притворившись, что не понял намека, Ратлидж пошел дальше. Садик в самом деле оказался красивым — мирным и уединенным. От улицы его отгораживала высокая стена.

Скамейку первым заметил Хэмиш.

Ее вытащили из низкой каменной ниши у стены и поставили посреди клумбы однолетников. Здесь она казалась неуместной, как кит, выброшенный на незнакомый берег. Размеры ее отличались какой-то непропорциональностью, а растениям, посаженным вокруг, недоставало симметрии, отличавшей другие грядки. Неуклюжая скамейка их придавливала.

Кто ее сюда перетащил — садовник или кто-то другой?

Миссис Реберн, охая и кряхтя, остановилась у солнечных часов. Ратлидж обернулся и спросил:

— Давно ли сюда поставили эту скамейку? По-моему, раньше она стояла вон там, у стены.

— Откуда мне знать? Я никогда так далеко не захожу — ноги у меня, знаете ли…

Ратлидж сел на корточки и внимательно осмотрел клумбу под скамейкой. Земля была рыхлая, вскопанная. Похоже, здесь сажают однолетники каждую весну, и они растут себе в тени у стены. Он увидел незабудки, маргаритки и два небольших папоротника, высаженные полумесяцем вокруг скамейки. Но под ней не росло ничего.

Зачем что-то сажать под скамейкой…

Он пошел к сараю за лопатой.

— Ну, молодой человек, вы, наконец, закончили? — жалобно спросила миссис Реберн.

— Извините, что докучаю вам, — ответил он. — Если хотите, возвращайтесь к себе… Через несколько минут я вас догоню.

Она что-то буркнула о том, что он воспользовался удобным случаем, и побрела прочь. Ратлидж слышал, как она что-то бурчит себе под нос.

Для того чтобы передвинуть скамью, особой силы не потребовалось. Она была тяжелая и громоздкая, но ее могла сдвинуть даже женщина, если знала, как стащить ее из ниши и взгромоздить на клумбу. К тому же два последних дня шел дождь…

Ножки глубоко увязли в земле, как будто скамья простояла на одном месте не один год. Ребром совка Ратлидж соскреб слой компоста под растениями. Потом вонзил острие совка глубже в землю и извлек первый ком земли.

Вначале он принял то, что было в земле, за корни. Потом увидел, что он откопал предмет одежды. Точнее, платья, как он понял, взглянув на него поближе. Нет, не платья… он держал в руках истлевший край одеяла. Кусок материи размером два на три дюйма, не больше.

Одеяла в компост не добавляют — они разлагаются не так быстро, как садовые обрезки и сухие сучья, срезанные с живой изгороди. Истлевшие одеяла, как правило, выкидывают в мусорный бак.

Он еще некоторое время копал под скамьей, но больше земля ничего не выдала.

Хэмиш предположил: «Кто-то похоронил здесь домашнего питомца, кошку или небольшую собаку, а потом передвинул скамью, чтобы могилку не потревожили».

Ратлидж, снова севший на четвереньки, нехотя согласился. Животное, завернутое в старое одеяло…

В конце концов, он меньше всего хотел найти здесь Элинор Грей. Тогда его следствие в Шотландии будет окончено.

Раньше он не хотел ехать в Шотландию. Теперь он не хотел уезжать отсюда. Ему еще многое предстояло сделать.

Ратлидж сдержал слово и поехал обедать с Хью Фрейзером. Они пошли в небольшой ресторан, как видно пользующийся особой популярностью у тех, кто приезжал в городок за покупками. Фрейзер извинился за переполненный зал.

— Если бы мы пошли в отель, нам бы не дали покоя. Люди то и дело подходили бы к нашему столику и говорили о делах.

— Мой отец был юристом. Он говорил, что право — обворожительная любовница.

Фрейзер поморщился:

— Право — еще ничего. И позволяет неплохо зарабатывать на жизнь. Мои клиенты приезжают со всей округи, от Лох-Ломонд до Калландера. Просто я больше не получаю от своей работы прежнего удовольствия. Так и не привык к виду смерти. Во Франции нам пришлось туго, но мы ведь отстреливались. С эпидемией «испанки» все было по-другому. Помню, надо мной склонилась медсестра, она меняла мне повязку на руке и вдруг упала на кровать. Санитары унесли ее, как мешок лука. К рассвету она умерла. «Испанка» косила людей как… какая-то средневековая чума. От нее умерли мои соседи справа и слева и еще семеро в другой палате. Помню, как ночью приходили священники, санитаров не хватало, чтобы принести нам воды. На глазах у моего отца два человека упали прямо на улице, не дойдя до дому. — Фрейзер невесело рассмеялся и вдруг сказал: — А вы замечательно умеете слушать, вы знаете?

— Профессия обязывает, — беззаботно ответил Ратлидж.

— Раньше я никогда об этом не говорил. Откровенно говоря, не мог. Видите ли, я остался в живых… и даже смирился с потерей руки. Я был готов жить дальше. А потом словно из ниоткуда — эпидемия «испанки»… Начался настоящий кошмар. И я ужасно боялся умереть от гриппа. «Испанка» очень подкосила меня. Я только сейчас начинаю это понимать.

— У всех нас свои кошмары, — произнес Ратлидж более пылко, чем собирался. — И некоторых они не отпускают даже при свете дня.