Дар над бездной отчаяния

Гриша, приминая лопухи, покатился следом. На мели сквозь воду щука виднелась обугленным поленом. Раза два отец Василий изловчился поднять ее над водой. Речная волчица присмирела, водила плавниками.

– Подсак-то, где сидели, остался, – отец Василий стоял по колено в воде, течение играло полами подрясника…

– Давай удочку мне в зубы, а сам за ним беги, – по-взрослому твёрдо сказал Гриша.

– Зубы бы тебе не выбила.

– Давай скорее! Отец Василий, пятясь, мелкими шажочками, подтянул щуку ближе к берегу. Григорий закусил испачканное в песке удилище:

– Беги, не мешкай! Тот по-молодому припустил по траве, мокрые полы захлёстывали ноги. Вернулся с подсачком:

– Тяни!

Григорий, окаменев скулами, как мог стал пятиться от воды.

Отец Василий тихонько подвёл под щуку подсак. Учуяв ловушку, рыбина свивалась в кольцо, колотила хвостом. Отец хрястнул и переломился черенок. Щука вывернулась из обруча, стрельнула в глубь. На конце лесы, рдея красными бочками, метался рябой окунишка.

– Эх, крёстный, кричал же я тебе. – Гриша с досадой выплюнул удилище, чувствуя, как хрустит на зубах песок. – Зачем кверху задирал! По воде надо было вести.

– Обмишулился, воздуху хотел ей дать поболе, – мокрый и виноватый, отец Василий достал из воды обломок сачка. – Ушла, и с Богом. Вишь, вместо себя дань оставила.

– Ага, дань, – сплюнул песок Гриша. – Окунишка на червя клюнул, а она его заглотила…

– Вона-а. – Отец Василий вылез из воды. – Черенок высох, оттого и обломился. У старых щук мясо тиной отдаёт…

– Ага-а, сказывай теперь.

…Когда азарт остыл, вернулись к разговору о митрополите Алексии. Гриша рассказал, как Святитель второй раз ездил в Золотую Орду к Бердыбеку. Кроткими и мудрыми речами укротил ярость кровожадного хана и исходатайствовал мир для Руси.

– Святое слово завсегда сильнее меча, – сияя лицом, будто он сам улестил жестокосердного хана, обрадовался отец Василий.

– Веришь, крёстный, так мне поманулось его лик написать, – тоже окрыляясь радостью, признался Гриша. – На воду гляжу, а сам про то, как его написать, думаю.

– Прозорлив владыка, дай Бог ему здоровья, – перекрестился отец Василий. – Велел тебя ему показать.

– Зачем я ему?

– Иконку твою у себя оставил. И на тебя поглядеть пожелал.

– Жарко… Умой меня, крёстный, и на голову полей.

9

…Царский поезд из Ялты с лязгом и шипеньем, в сверкании свежей краски вагонов, затормозил на полустанке. Сиволапый мужичонка, не веря глазам, примотал вожжи, спрыгнул с рыдвана. Что за чудо: из трубы дым идёт, избы на колёсах везёт. Увидел, как из среднего вагона по лесенке сошёл на землю могучий лысоватый человек в светлой навыпуск рубахе и широких белых штанах. Будто выросший из-под земли, жандарм отшагнул в тень вагона, вытянулся в струну. Мужичонка глядел-глядел на богатыря, расхаживавшего по платформе, и вдруг сволок с головы соломенный брыль и заголосил в несказанном удивлении:

– Глякося, царь! Тудыт твою растудыт!.. Живой царь!!!

Жандарм ястребом пал на мужика, поволок прочь.

– Подожди! – Государь Александр Третий, а это был он, подозвал мужичонку к себе.

Осаженный тяжкой жандармской дланью чуть не по колено в землю, тот обратился в соляной столб.

– Держи мой портрет на память, – государь протянул ему двадцатипятирублёвую ассигнацию.

…Дым растаял, поезд скрылся из глаз, а «соляной столб» всё стоял. В одной руке брыль, в другой – ассигнация. Сон золотой, но четвертная-то – вот она. Глядит с неё тот самый богатырь, что прогуливался вдоль вагонов. «Чудны дела Твои, Господи».

В стороне, где скрылся в степи царский поезд, прогремел гром. Мужичонка глянул на небо, истово перекрестился: «Нигде ни облачка, а гремит…».

…Паровоз, раскочегарившись, мчал на всех парах. Государь, не переставая улыбаться, прошёл в свой вагон-кабинет, сел на кушетку зелёной кожи, придвинул казённые бумаги. После райской Ливадии, утопавшей в садах, после берега лазурного моря, где царская семья провела всё лето, сухая степь за вагонными окнами дышала жаром и скукой. Под стать пейзажу скучны были и документы. Отчёт о кредитной политике Дворянского банка. Доклад о подготовке к строительству Сибирской железной дороги. Проект указа, запрещающий иностранцам покупать недвижимость в западных областях России.

Пробежав глазами указ, государь начертал на полях: «Согласен, Россия – для русских». Вернулся к бумагам о Сибирской железной дороге. Роль этой ветки, соединившей центр с Дальним Востоком, для России непомерно значима. Мысли переключились на наследника. По предложению министра финансов Витте Ники ещё в ранней юности был назначен Председателем комитета.[14] С недавних пор государь стал ловить себя на том, что оценивает речи и поступки старшего сына как будущего императора. Началось это после известия о покушении на него в годовщину панихиды по убиенному родителю Александру Второму. Вспомнил, как раньше твердил воспитателям сыновей: «Не делайте из них оранжерейных цветов. Мне фарфора не нужно. Подерутся – пожалуйста. Но доносчику – первый кнут…». Слава Богу, наследник вырос «не фарфором».